К вопросу о социологической диагностике степеней религиозности
в современной России

Аникина А. В.

В течение последних 20 лет религиозность постсоветского общества становится предметом многочисленных дискуссий. Социологически это обусловлено, во - первых, динамикой православной идентификации. Во - вторых, значимыми изменениями социально-демографических характеристик людей, заявляющих о своей принадлежности к православной церкви. В - третьих, трансформацией роли церкви как социального института. Интерпретации массового обращения к православию находятся в диапазоне утверждений от возрождения религиозной системы ценностей до понимания его как проявления существенной составляющей идентичности постсоветского человека — государственного подданного, но не гражданина в политическом и современном демократическом понимании[1]. Так, социологические данные еще в 1995 г. показали, что доля «воцерковленных верующих» в России составляет 10–15%[2]. Причем само понятие «воцерковленность» условно. Согласно всероссийскому исследованию 2004 г. (N = 1794), в группу «воцерковленные» входит только 13% всех православных[3].

В этой связи введение в школах России нового предмета — основ религиозной культуры и светской этики — дает дополнительную возможность для диагностики атеистичности/религиозности значительной части населения страны: родителей и их детей. В этом случае выбор тематики курсов учащимися (косвенно — родителями) показывает минимум их любознательность и желание быть осведомленными в вопросах религии и максимум — их потребность в духовном окормлении. Узнать более точную информацию позволят традиционные панельные исследования. В их проведении заинтересованы и государственные образовательные структуры, и религиозные организации, и общество в целом. Социологические данные позволят оценить государственную политику, предложить оптимальные решения для удовлетворения духовных и образовательных потребностей населения.

Отметим, что религиозные организации заинтересованы в расширении и углублении миссионерской практики: более активной просветительской и социальной работе. Например, в РПЦ хотели бы, чтобы в массовую школу пришла вера в Бога, а не только знания о религии, чтобы в ней имело место религиозное воспитание вместо религиозного просвещения культурологического плана. В этом намерении есть не только бескорыстная забота о моральном воспитании юных россиян, но и естественное стремление любой организации усилить свое влияние в обществе, желание удовлетворить свои корпоративные и личные интересы. Противоположная позиция у протестантских церквей. Они заинтересованы в преподавании школьникам курса истории мировых религий.

Собственно, сам факт введения в школах России основ религиозной культуры и светской этики подстегнет динамику религиозной идентификации, активизирует мировоззренческий интерес молодого поколения (косвенно — их родителей) на определенном этапе. Инициированное властными структурами и Церковью религиозное просвещение молодежи, может привести не столько к катехизации и сужению «секулярного поля», сколько к жесткой борьбе, прозелитизму в межконфессиональных и межрелигиозных отношениях. Нельзя в этой связи отрицать и процессы «перераспределения» религиозного населения между конфессиями и религиозными движениями. Этому способствует активная работа по социальному служению религиозных организаций за последние десять лет[5].

Таким образом, в условиях введения в школах России нового предмета религиозные организации имеют все шансы существенно повлиять на мировоззренческую маргинальность части населения, в том числе и молодежи.

В заключение отметим, что возможность диагностирования степени атеистичности/религиозности, ценностных ориентаций и поведения населения поможет оценить усилия руководства страны и представителей религиозных организаций по созданию системы непрерывного духовно-нравственного образования от детского сада до вуза.