Лицом к лицу

Ахмад Макаров, ответственный редактор серии энциклопедических словарей «Ислам в Российской Федерации», научный сотрудник Нижегородского исламского института им. Хусаина Фаизханова

Мечети должны быть украшениями Москвы

В России мусульмане – это коренное население. Ислам появился раньше Православия. Насколько я помню, в одном из выступлений президента было сказано о том, что тридцать восемь народов и национальности РФ исповедуют Ислам испокон веков. Речь не только о Кавказе, но и о Европейской части России. Татарский народ, например, исповедует Ислам более тысячи лет. Молодому же поколению за последние пятнадцать лет внушили, что мусульмане – это чуть ли не инопланетяне. Шум, который поднялся сейчас из­за того, что мечетей в Москве не хватает, – Богом данная ситуация. Хотя бы миллион коренных москвичей­мусульман пробудился. Ведь возле мечетей тысячи людей молятся на улице. Большинство людей не приезжают в мечети, потому что это физически невозможно.

Проблема строительства храмов существует и у христиан, и у мусульман. Я как москвич, и как верующий думаю, что дело в пробуждении людей. Весь этот шум сейчас, видимо, для того, чтобы москвичи взяли ручку и написали – каждый от себя – заявление на имя мэра, что для совершения праздничной пятничной молитвы нужно хотя бы сто более или менее вместительных мечетей, на 5–10 тысяч человек каждая. Дело в настрое самих людей. Когда желание у них появится, власти постепенно пойдут навстречу.

Есть у России и советское прошлое, когда и православные храмы, и мечети разрушались. В этом смысле интересен пример Китая. Там, как и у нас, двадцать миллионов мусульман. По официальным данным, только в Пекине более семидесяти мечетей, во всем Китае их тридцать тысяч. Когда я был там, молился в мечети в центре Пекина, которой более шестисот лет. Большая часть мечетей там – это старинные здания, которые расположены по соседству с небоскребами. Те двадцать миллионов мусульман – это в основном китайские роды, которые стали мусульманами более тысячи лет назад. Мне сказали, что в самые тяжелые коммунистические времена мечети в Китае не разрушали, максимум – временно закрывали.

Сто мечетей нужны только для москвичей­мусульман, то есть для двух миллионов человек, без гостей столицы. Но я сторонник того, чтобы это были не убогие здания, а украшения этого города: пусть в черте города, пусть за МКАДом. Рядом можно разбить прекрасные парки… Думаю, тогда Москва в рейтингах столиц сильно поднимется.

Шамиль Аляутдинов,имам­хатыб Мемориальной мечети Москвы, из интервью для «Радио Свобода»

В перспективе планируется подготовить типовые проповеди и на русском языке. Однако для нас это не является сейчас прерогативой, так как мы призываем читать проповедь в мечетях Татарстана на татарском языке. Для тех нескольких мечетей, где проповеди будут дублироваться на русском, будут подготовлены соответствующие переводы.

Рустам Батров, председатель Совета улемов Духовного управления мусульман Республики Татарстан, проректор по науке Российского исламского института (Казань)

Строить мечети нужно, но с умом. А то сегодня это в какое­то соревнование между богачами превратилось: кто больше построит. В итоге в одной деревне на 15 домов по 3–4 мечети стоят! Зачем их столько? Всего в Татарстане сегодня более 1300 мечетей, в последнюю неделю перед рамаданом мы присутствовали на открытии еще шести. В среднем каждые десять дней в Татарстане открывается одна мечеть. Но где взять столько имамов? Мы ощущаем серьезную нехватку кадров.

Гусман­хазрат Исхаков, сопредседатель Совета муфтиев России, председатель ДУМ РТ

Как мы можем принуждать людей в таком вопросе, как строительство мечети? Мы же Божий храм возводим, а не что­то другое! Обман и принуждение в благом деле непозволительны

Нурмухаммад­хазрат Нигматуллин, сопредседатель Совета муфтиев России, муфтий Башкортостана

Ахмад Макаров

Через мечети – в российский социумм

Так получилось, что на протяжении последних пятнадцати лет мне очень часто приходится бывать в самых разных городах нашей необъятной одной восьмой суши. Санкт-Петербург, Казань, Ульяновск, Астрахань, Новосибирск, Белгород, Пенза, Тюмень, Иваново, Прокопьевск, Калуга, Йошкар-Ола, Янаул... Города, блещущие столичным лоском, и райцентры с одним полуразрушенным предприятием. Словом, вся страна. И самое интересное, что во всех этих городах, а также во многих других, где бы я ни бывал, наблюдается одна и та же ситуация. Все они в постсоветские годы все больше и больше наполняются людьми из наших бывших союзных республик. Людей этих называют по-разному – мигранты, гастарбайтеры и т. д., к ним существует разное отношение, у многих их массовый приезд вызывает дискомфорт...

Между прочим, в зарубежном опыте изучения миграции существует довольно обширный зарубежный опыт изучения миграции, там эта проблема тоже не нова и выделено несколько направлений трудовой деятельности, в которых мигранты преимущественно заняты: они характеризуются следующими характеристиками: грязные, низкооплачиваемые, опасные, непрестижные работы. И все то же самое в полном объеме характерно и для России. Присутствие мигрантов обусловлено экономической и демографической необходимостью, хотя и связано с рядом трудностей. Можно было бы провести аналогию со стихами Высоцкого: «Змеи, змеи кругом, будь им пусто, человек, в исступленьи крича, снова звал на подмогу мангуста, чтобы, значит, мангуст выручал». Сегодняшний мигрант в России или Европе напоминает того мангуста их песенки. Перефразируя Высоцкого, обойтись без них мы не можем, а что с ними делать, не знаем. Но самое интересное иное: за тем же самым рубежом осуществлялись несколько проектов по интеграции мигрантов, большинство из них наталкивается на всевозможные проблемы.

Важно, что зарубежный опыт мало подсказывает нормальных и реализуемых решений в этой области. Про эти безуспешные попытки даже фильмы снимают. Чего стоит один из британских фильмов, основной сюжетной линией которого является конфликт идентичностей мусульманина – офицера британской полиции. Одной из самых больных тем современной Европы также является ситуация между мигрантами и вмещающим сообществом, между старыми и новыми поколениями мигрантов и т. д., проблема идентичности в самих этих людях.

Примечательно то, что именно в российском социуме есть самый интересный опыт адаптации и интеграции мигрантов во вмещающем сообществе. И опыт этот касается дореволюционных мусульманских общин. В самом деле, когда начинаешь изучать дореволюционные документы, обращает на себя внимание колоссальное количество переселенцев из нынешнего ближнего, а также дальнего зарубежья во многих городах царской России. Например, здание современной Исторической мечети Москвы было подарено мусульманской общине бухарцем Хашаловым. В Астрахани существовали Бухарская, Гилянская и Агрыжанская слободы, населенные соответственно выходцами из Средней Азии (узбеками, таджиками), Ирана (персами или татами-христианами) и Индии (на момент заселения индуистами). Бухарцы и хивинцы проживали также в немалом количестве в Казани, и об этом пишет известный этнограф К. Фукс. Также немалое количество бухарцев и других выходцев из сопредельных стран проживало в других местах. Это были знаменитый Сеитов Посад в Оренбуржье, не говоря уже про Западную Сибирь, где выходцы из Средней Азии образовывали отдельную экстерриториальную волость. Участвовали выходцы из Бухары в этногенезе алабугатских татар – группы ногайского происхождения, проживающей в Калмыкии.

Однако самое интересное, что на сегодняшний день все потомки этих мигрантов XVII–XIX вв. практически настолько влились в российский социум (его мусульманский сегмент – татарский народ), что, кроме упоминания в родословных-шаджара, в их восприятии мало что осталось. Сохраняется некоторая обособленность сибирских бухарцев и в чисто номинальном виде астраханских трехдворных татар, причем исключительно за счет несколько более высокого социального статуса первых и компактного проживания вторых.

Но за счет чего же это все произошло? За счет какого именно механизма произошла массовая интеграция мигрантов-мусульман в царской России? Собственно говоря, за исключением немногочисленной группы персов в Астрахани, все остальные были интегрированы вплоть до полной ассимиляции. Все это было обеспечено исключительно за счет развитых социальных институтов мусульманского общества.

А возможно ли воссоздание подобных условий в настоящее время? Есть ли подобная перспектива в процессе интеграции мигрантов в российском социуме на сегодняшний день? Или же шанс упущен и единственная наша судьба лежит в пригородах Парижа?

История – интересная наука. Развитие общества – еще интереснее и непредсказумее. Были в нем процессы, предсказанные в тиши академических кабинетов задолго до того, как они произошли, причем именно в том виде, с мельчайшими подробностями, как оно и получилось. Были и такие, которых просто никто не ожидал. Как правило, они происходят в самых глубинах наших обществ и не подпадают под теоретические построения. Именно к такого рода процессам относятся и реально происходящие сегодня процессы интеграции мигрантов в российском социуме.

Несмотря на периодически проявляемый интерес к данному процессу, он относится к числу тех, которые реально не просчитываются и не контролируются. Причин этого несколько. Одна из них заключается в отсутствии критериев интегрированности как таковых. В самом деле, каким образом можно оценить то, что не измеряешь цифрами и статистикой? Вторая проблема заключается в том, что влиять на процессы поручается людям с абсолютно иной мотивацией и поведенческими стереотипами, нежели те, которых хотят интегрировать. Они просто по-другому думают, и поэтому результативность их деятельности отличается необыкновенно низким уровнем. Этот путь уже отчасти пройден в Европе – результат налицо, и, надо думать, что России он не особенно нужен.

Но есть и иной опыт, который на протяжении ряда лет действует в ряде регионов России. Это сплоченные мусульманские общины с сильными социальными институтами. Официально политики, направленной на интеграцию мигрантов в российское общество, они вроде и не ведут. Они просто не оставляют мусульман, прибывших из иных регионов и государств, своим вниманием и стараются максимально приблизить их к себе. Причина этого кроется в самом характере Ислама и многочисленных нормах и догмах, априори исключающих идеи межнациональной и расовой розни.

С другой стороны, существует и встречный порыв со стороны самих мигрантов, что крайне важно. Посудите сами. Вы прибыли в чужой город, чужой регион, чужую страну. Прибыли, как правило, из общества, в большей степени сохранившего традиционные устои. Для вас в нем все не такое, как дома. Да, разумеется, большинство мигрантов держится своих земляков и образует собственные социальные сети, выстроенные по этническому и земляческому признаку. Происходит это в силу причин как экономического характера (так легче выживать), так и чисто психологического, связанного с трудностями адаптации. Причем часть мигрантов мусульманского происхождения на определенных этапах даже перестает соблюдать те нормы мусульманской религии и морали, которые соблюдали в стране (регионе) происхождения под влиянием родственников, соседей, общества, общественного мнения. Между прочим, если от мигрантов и исходит опасность в плане криминала, то именно от этой категории, которая к соблюдению российского законодательства не привыкла, а от соблюдения традиционных норм морали отказалась. Своего рода люди, лишенные любой культуры, и ожидать от них можно чего угодно.

Есть иная категория – люди, соблюдавшие нормы исламской морали в стране (регионе) происхождения и продолжающие соблюдать их в месте, куда прибыли. Именно эта категория сама идет на активный контакт с местными, уже образованными мусульманскими общинами и организациями. Интенсивность этих контакты находится в прямой зависимости как от социальной местных общин, так и от степени замкнутости мигрантских социальных сетей. Понятно, что мигрантская община, ориентированная по субконфессиональному признаку на откровенно сектантскую деятельность (в основном различные формы такфира), не будет интегрироваться с местной мусульманской общиной, хотя процесс обоюдный и при высокой степени социальной активности и курсе на интеграцию местной мусульманской общины вряд ли группировки такфира будут сильны.

В качестве примера лучше всего будет привести мусульманскую общину Ивановской области. Она не относится к числу крупных, вместе с тем достаточно велика, чтобы избежать статистической ошибки, достаточно компактна, сосредоточена в нескольких городах и населенных пунктах региона. В силу этого можно легко оценить степень ее консолидированности и интегрированности различных мигрантских групп в ее деятельность и в российский социум. Основой мусульманской общины явилась татарская община, существующая в регионе непрерывно с середины XIX века. В советский период община продолжала существовать, не имея официального статуса, в конце советского периода началась ее институциализация. С середины 1990-х гг., помимо официальной регистрации МРОМ (местной религиозной организации мусульман), община приобрела место постоянной дислокации – сначала воскресную школу на базе государственного образовательного учреждения, а впоследствии и построенную здесь мечеть. В 2000-е гг. также были открыты мечети и молельные дома в некоторых населенных пунктах области, где существовали мусульманские общины.

В постсоветский период в регионе наблюдались активные миграционные процессы, в том числе среди мусульманского населения. Направленность их была следующая: часть татарского населения покинула регион, переехав в Татарстан, Москву, Московскую область, в то время как в регион прибыло немалое количество узбеков, таджиков, дагестанцев, азербайджанцев, афганцев, арабов. Сохранив в целом лидирующие позиции, татарская община региона смогла выступить в качестве объединяющего центра для всех остальных этнических общин мусульманских народов региона. На базе воскресной татарской школы проходят занятия не только по татарскому и арабскому языкам, но также по азербайджанскому и чеченскому. Отмечается роль татарской и мусульманской общин в процессе институционализации узбекского землячества, что позволяет устанавливать активные двусторонние контакты государственных и общественных структур с наиболее мощной мигрантской общиной региона. В настоящее время в Ивановской области в максимальной степени реализована следующая модель интеграции мусульман-мигрантов в российском социуме: мигрантские общины интегрируются в общемусульманском социуме, который, в свою очередь, активно интегрирован в общероссийском, являясь его неотъемлемым сегментом. По опыту данного региона именно такая модель представляется наиболее перспективной и приемлемой для реализации в других регионах.

К сожалению, пока не все региональные мусульманские общины могут похвастать столь же успешным опытом по интеграции мигрантов. Тем не менее исследования, проводимые в рамках проекта по составлению серии энциклопедических словарей «Ислам в Российской Федерации», четко определяют основное направление дискурса данного процесса, и оно в целом совпадает с приведенным выше. По крайней мере это справедливо для большинства регионов Центральной России, Поволжья, Урала, Северо-Запада.

Для сравнения можно привести также пример Астраханской области. Пример интересен в плане того, что ситуация в общем здесь разительно отличается от вышеприведенной Ивановской области. В регионе проживает несколько автохтонных мусульманских этносов, в свою очередь, дробящихся на ряд этнических групп. К автохтонам относятся расположенные в порядке убывания численности казахи, татары, ногайцы. Регион издавна отличался активными миграционными процессами, и для него можно говорить об их активизации в последнее время, но никак не появлении. Основными направлениями миграций последнего времени являются потоки, направленные из стран Центральной Азии и Южного Кавказа, а также российских регионов Северного Кавказа (главным образом Дагестана). В отличие от Ивановской области в Астраханской отсутствует столь же явное лидерство одной централизованной мусульманской организации и ее лидера. Этому способствует как определенная рыхлость структуры, так и неоднозначное отношение к ее лидеру ряда местных религиозных общин. Значительную роль играет также фактор неопределенности положения лидирующей группы среди мусульман региона. В этой связи возникла ситуация, когда ряд этнических общин ведут абсолютно автономное существование. В самой Астрахани существует несколько «этнических мечетей» – кавказская (Красная Кавказская, основной контингент составляют дагестанцы), азербайджанская шиитская (Криушинская). Несмотря на формальное подчинение ДУМ Астраханской области, реально они абсолютно независимы. В городе существует несколько этнических анклавов, наиболее значительный из которых носит народное название Новая Махачкала. Особняком держатся также мигранты из Узбекистана. В общем, процесс адаптации и интеграции мигрантов (внешних и внутренних) в регионе носит несистемный и хаотический характер. В регионе уже происходили массовые драки на межнациональной основе и существует опасность возникновения конфликта по использованию пастбищ между представителями казахской и дагестанской общин. Фактически положение спасает лишь тот факт, что многие общины имеют значительный опыт проживания в регионе (см. вышеприведенные примеры), но ввиду невнятных действий по снижению статуса автохтонных мусульманских общин региона этот потенциал почти сводится к нулю. Кроме того, возникает ситуация, когда, скажем, азербайджанская община сама расколота на две неравные части – одна из них проживает в регионе уже несколько поколений и в значительной степени отатарилась, другая же состоит из недавних мигрантов; обе части по сути ведут автономное существование. В узбекской общине существует устойчивое представление о том, что предки современных переселенцев в регион в основе своей представляют собой потомков средневековых переселенцев из Нижнего Поволжья в Хорезм. По какой-то странной причине этот, возможно, отчасти мифологический, но очень полезный сюжет никак не поддерживается. Таким образом, те положительные тенденции, что существуют внутри мусульманского сообщества и направлены на интеграцию мигрантов, никоим образом не поддерживаются сверху. В этом регионе именно мечеть становится почти единственным социальным институтом, чья деятельность успешно ведется в данном направлении, хотя и сопряжена с рядом трудностей.

В качестве других примеров, когда в регионе основным центром интеграции мигрантов является мечеть, также можно бы привести Саратовскую область, где колоссальная социальная активность местной мусульманской общины прочно закрепила мусульман в качестве неотъемлемой части российского общества. Соответственно мигранты, интегрируясь в местную мусульманскую общину, также закрепляются и в общероссийском социуме. Аналогичные примеры наблюдаются во Владимирской области и Республике Марий Эл.

В основном подобная ситуация зависит главным образом от степени социальной активности местных мусульман. Ввиду того что в целом по стране рост количества социально активных мусульманских общин, степени социализации уммы, ее активного участия в жизни общества является основным направлением ее развития, можно ожидать и активизацию процесса интеграции мигрантов через мечеть. Но, безусловно, свое слово в данном процессе должно сказать и государство, ведь мусульманские общины в этом случае возлагают на себя дополнительные обязанности, с которыми только они и могут справиться. Нужно им просто в этом помочь. Как показывает ход истории, а также накопленный отечественный и зарубежный опыт, другого эффективного пути здесь не существует.