Наш собеседник известен в научном мире как профессиональный иранист. На своей родине его больше знают как переводчика Священного Корана. Знаток арабского и персидского языков скромно называет себя служителем науки. Лауреат Государственной премии РФ, доктор филологических наук, профессор, директор Института исламоведения Дагестанского государственного университета.

 

Мухаммад-Нури Османов:
“Передать смысл Священного Корана”

– Мухаммад-Нури Османович, расскажите, пожалуйста, о том, как вы решили заняться изучением Востока?

– В 1940 году я учился еще в 10 классе. Мне в руки попал перевод Корана Саблукова. К этому времени я уже интересовался арабским языком. Ходил в научно-исследовательский институт, изучал работы Крымского, Атайа. В руки попал журнал «Восток», сборник №2. В школе учился хорошо. По математике на городской олимпиаде в 1940 году даже занял первое место. Но математику я не любил. В то время как мои одноклассники взахлеб решали дополнительно различные задачи, я ограничивался выполнением заданий обязательной программы. После окончания школы поехал в Москву. Хотел поступить на арабское отделение, но его тогда не было, и поступил на иранское. И не жалею: если бы мне пришлось сейчас выбирать, я бы поступил на иранское отделение. Иранисту легче стать арабистом, нежели – наоборот. Да и персидская поэзия – беспримерное явление в мировой литературе.

– Вот уже более 30 лет вы работаете над переводом Корана на русский язык, и уже вышло несколько редакций… С чего все начиналось?

– Да. В конце 1969 года поехал в Тегеран. Вернулся 1 января 1970 года и решил изучать Коран. Сначала читал по переводам Крачковского и Рахнамал, затем перешел к арабским тафсирам. Вообще сейчас имеется семь тысяч тафсиров на разных языках. Количество изданных переводов – 2800. Неизданных, наверное, еще больше: в мечетях, медресе, книгохранилищах. После этого все причитания, что Коран нельзя переводить, курам на смех. Как-то в беседе со своим хорошим приятелем Айатуллой Тасхири я сказал, что если бы Всевышний отпустил мне столько лет жизни, чтобы я смог издать сотую редакцию перевода Корана, то каждая будет отличаться от предыдущей. И сотая не будет окончательной. В ответ на это он махнул рукой и сказал: «Этому нет конца».

– Насколько я знаю, сейчас вы готовите третью редакцию перевода Корана. Чем она отличается от предыдущей?

– Хочу выпустить и четвертую редакцию, в которой будут полностью исключены антропоморфизмы. В третьей тоже исключены многие моменты антропоморфизма, в частности, все примечания Ушакова, который склонен к сохранению антропоморфических представлений. Также будут собраны все причины ниспослания Корана, и они будут изданы отдельной книгой.

– Каковы основные недостатки переводов Корана?

– Надо достичь на больших языках определенного уровня смыслового перевода. Из русских можно признать смысловым только перевод Э. Кулиева, но и там имеются недостатки. Перевод Пороховой полностью дословный. Желательно и следует на каждом языке достичь определенного смыслового (научного) уровня перевода, чтобы не было при переводе таких ляпсусов, как, например: «Это все равно что есть мясо покойного брата». Следует же переводить: «Это все равно что злословить о покойном брате». И такими переводы кишмя кишат. Для меня еще нерешенным остается вопрос о том, следует ли искать эквиваленты идиомам при переводе. Конечно же, все зависит от таланта переводчика.

– Ощущали ли вы в советское время как человек занимающийся арабистикой, а уж тем более переводом Священного писания какое-либо давление со стороны власти?

– Я работал в академическом институте, где была либеральная атмосфера. Но, когда я во время жесткой коммунистической цензуры заикнулся директору института Б. Гафурову о переводе Корана, он сказал, что не время. И только в 1985 году получил разрешение на перевод.

– Несмотря на то что вы порой иронично называете себя «средняком», можно смело говорить о вашем весомом вкладе в российскую арабистику и иранистику. Все-таки что вы считаете своим основным трудом?

– (Смеется.) Называя себя «средняком», я имею в виду, что я не талант. Всего добился сам благодаря упорному труду. Обычно люди склонны к тому, чтобы преувеличивать свои достоинства. Да и планка «средняка», возможно, у меня несколько выше, чем у других. Что касается трудов, то у меня две работы жизни: критический текст Шах-Намэ и перевод Корана. Сейчас работаю над переводом «Маснави» Джалалуддина Руми.

– Мухаммед-Нури Османович, кто-либо из детей пошел по вашим стопам?

– Нет. Сын закончил Ташкентский университет по арабистике, но не продолжил.

– Я слышала, что ваш отец дал детям строгое воспитание в духе справедливости и честности…

– Скажу одно: отец абсолютно не брал взяток, хотя был на достаточно злачных местах. И научил этому меня.

– Как вы оцениваете религиозное положение в обществе?

– К сожалению, мусульмане оказались по разные стороны баррикады. Это очень печально. Печально, когда они воюют друг с другом. Это извечная мечта сионизма и американского капитализма. Прошу не считать понятия сионизм и иудаизм синонимичными. Иудаизм – это монотеистическая религия. Последователи монотеистических религий не должны воевать друг против друга. Могут спорить, дискутировать, но не воевать. Бог един, и Его нельзя делить! Многобожие – абсолютное заблуждение, но и многобожников не следует убивать. Им надо разъяснить ошибочность их верований. Повторяю, Бог един, его нельзя делить, можно иначе понимать. И об этом можно дискутировать, но должна быть веротерпимость. Я же ни за какие блага не собираюсь отказываться от своей религии и от своей национальности. Но за представителем каждой монотеистической религии и каждой национальности признаю право любить свою религию и нацию.

– Видите ли вы достойных продолжателей вашего дела?

– Есть очень способные ребята. Хочу только пожелать, чтобы они работали над собой. Сложившийся ученый может быть только через 10–15 лет упорного труда, и нужно полностью отдаться науке. Труд ученого – это каторжный труд. Для работы над переводом Корана очень важно хорошо знать язык. Нельзя заниматься графоманством.

Беседовала Хадижат Казиханова