ЗНАМЕНИТЫЕ ЛЮДИ О ПРОРОКЕ МУХАММАДЕ

Вероучение Мухаммада свободно от подозрительной двусмысленности, и Коран – главное свидетельство единства Бога...  Мухаммад достиг успеха в жизни только благодаря своей моральной силе.

Эдуард Гиббон (1737–1794),английский историк

 

Никогда человек, вольно или невольно, не ставил перед собой столь высокой цели, потому что эта цель была сверхчеловеческой – подорвать суеверия, нагроможденные между созданием и Создателем, отдать Бога человеку и человека – Богу, восстановить разумную и святую идею Божества в хаосе материальных и искаженных идолопоклонничеством богов. Никогда человек не совершал деяния, настолько превосходящего человеческие силы, обладая при этом столь незначительными средствами, поскольку при замысле и исполнении великого начинания у него не было иных инструментов, кроме себя самого, немногочисленных помощников и горстки варваров в дальнем углу пустыни.

Наконец, никогда человек не совершал за столь короткое время столь обширную и продолжительную революцию в мире, поскольку менее чем два века спустя после своего появления Ислам, проповедуемый и вооруженный, господствовал над тремя Аравиями, побеждал Персию,  Сред. Восток, Зап. Индию, Сирию, Египет, все разведанные территории Сев. Африки, многие острова Средиземноморья, Испанию и часть Галлии.

Если величие цели, скромность средств и выдающиеся результаты являются тремя критериями человеческого гения, то кто посмеет сравнить какого-либо великого человека в современной истории с Мухаммадом?

Все, что создавали самые знаменитые люди, – это оружие, законы, империи. Они создавали вообще, не более чем нечто материальное, что часто разрушалось на их глазах. Но такой человек, как Мухаммад, оказал свое влияние не только на армии, законы, империи, народы и династии, но и на миллионы людей, более того, на престолы, божества, религии, идеи, убеждения и души.

Опираясь на Коран, каждая буква которого стала законом, он создал духовную нацию, которая стерла различия между народами, говорящими на любых языках и принадлежащими к любой расе. Идея Единого Бога, провозглашенная в пучине исчерпавших себя мифологических верований, сама по себе была таким чудом, что одно только ее провозглашение разрушало все старые предрассудки. Его бесконечные молитвы, его таинственное общение с Богом, его смерть и его триумф после смерти – все это отнюдь не свидетельствует о его мошенничестве, а, напротив, подтверждает его твердую убежденность, которая давала ему силы восстановить догмат.

Этот догмат двойственный: единство Бога и нематериальность Бога. Первое указывает на то, кто есть Бог, а второе – на то, кто не является Богом. Философ, оратор, апостол, законодатель, воин, покоритель идей, реставратор рациональной веры, вероисповедания, в котором нет места идолам, основатель двадцати земных империй и одной духовной – все это Мухаммад. Рассмотрев все критерии, по которым может оцениваться величие человека, мы можем смело спросить: «Есть ли более великий человек, чем он?».

Альфонс Ламартин (1790–1869), франц. поэт, историк

 

Я жалею, что не был твоим современником. О Мухаммад! Человечество один раз увидело избранного и больше не увидит. С глубоким почтением преклоняюсь перед тобой.

Отто Бисмарк (1815–1898), рейхсканцлер Германской империи

 

Рискуя своей жизнью, он [Пророк Мухаммад] начал призывать к Единобожию идолопоклонников и начал засеивать поле вечной жизни. Было бы несправедливо причислять его лишь к выдающимся людям человеческой истории. Мы обязаны признать его пророчество и то, что он небесный посланник на Земле.

Карл Маркс (1818–1883), основоположник научн. коммунизма

 

Пророк Мухаммад является великим правителем. Он сплотил общину в свете истины, и этого достаточно для почета. Он спас людей от пролития крови и достиг мира. Он открыл им пути духовного возвышения. Такой человек заслуживает всеобщего уважения.

Лев Толстой (1828–1910), русский писатель

 

К глубокой вере Магомета пришел на помощь его недюженный, гениальный ум. Исходив всю Аравию, ознакомившись с народными характерами на всех ступенях, познав натуру и бедуина, и араба-купца, гениальный ум Магомета создал простейшую религию, в которую он сумел ввести и политику – вполне по духу и по натуре хищного, воин-

ственного, независимого, вольного, как птица, и фатально преданного творцу бедуина. Своим гением Магомет  умел понять то, чего не сумели уразуметь купцы Каабы: вместо разделяющего племена идолопоклонства он дал веру в единого Бога, объединяющую все племена и создающую стройное целое, покорившее весь мир <…>.

До последних дней жизни он оставался гением, и таковым имя его останется навсегда <…>. Магомет искренне верил в Божественность откровения своего учения и готов был запечатлеть истину его своею смертью.

Это великий стимул для веры со стороны желающих верить. И Магомету верили. Бросали дом, род и отечество и переселялись в чужую землю, ибо туда шел их глава и посланник Божий. Учение Магомета пало на добрую почву, возросло могучее дерево и дало многочисленные плоды.

Павел Ковалевский (1849–1923), русский психиатр

 

Я думаю, правы те историки религии, которые принимали подлинную пророческую харизму Мухаммада. Эта не частная точка зрения историков или, скажем нашего прославленного православного мыслителя. Западная церковь стоит на той же точке зрения.

Владимир Соловьев (1853–1900), русский философ

 

Если бы человеку, подобному Мухаммаду, суждено было единолично управлять нынешним миром, он преуспел бы в разрешении его проблем, что, в свою очередь, принесло бы этому миру покой и счастье, которых ему так недостает. Я изучал его, человека удивительного и далекого от того, чтобы быть Антихристом, – напротив, его следует назвать Спасителем человечества... Если какая-нибудь религия и имеет шанс властвовать в Англии и Европе следующие сто лет, то эта религия – Ислам.

Бернард Шоу (1856–1950), англ. драматург

 

Я хотел знать лучшего из тех, кто сегодня имеет бесспорную власть над сердцами миллионов людей.

Я стал более чем уверен, что не меч завоевал Исламу место в жизни в те дни... Это была непреклонная чистота, высшее самопожертвование Пророка, пристальное выполнение  своих обязанностей, его большая преданность своим друзьям и последователям, его отвага, его бесстрашие, его абсолютная вера в Бога и свою собственную миссию.

Махатма Ганди (1869–1948), один из руководителей национально-освободительного движения Индии

 

Во имя своих убеждений Мухаммад был готов перенести любые мучения. Будучи лидером, он имел уравновешенный и устойчивый характер. Он высоко ценил людей и уважал их. Доказательством его величия являются его успехи. Величие его личности обеспечивает успех и его делу. Возможное обвинение его в шарлатанстве было бы не выходом, а безвыходностью. Западу неизвестна другая личность, достигшая такого достоинства.

Уотт Монтгомери (1909–2006), исламовед

 

Европа стоит на пороге большого упадка. За блестящим, великолепным фасадом таятся стрессы, безумие, самоубийства, душевные болезни, разврат, употребление наркотиков и алкоголя, разбой, изнасилования, невообразимый рост венерических заболеваний. Взаимная любовь и доверие друг к другу исчезли. Всех панически угнетает страх смерти. Нарушена целостность семьи и оборваны связи между ее членами. Правители государств не могут найти выхода из этого положения.

Интеллектуальные круги бездействуют в нравственной пустоте. Перед Европой стоит единственный выбор. Единственный путь к спасению. Этот путь – Ислам. Другого выбора нет.

Ричард Белл, ученый, арабист

 

Он был восторженным человеком в том самом благородном смысле слова, когда восторженность становится той единственной вещью, которая оберегает людей на земле от внутреннего разложения. Восторженность часто бывает злобной, когда ее порождает недостойная причина или когда она падает на бесплодную почву и не приносит плодов.

Но не таков Мухаммад. Его восторженность –то единственное, что нужно для того, чтобы зажечь мир, и эта восторженность достойна этой благородной цели. Он был одним из немногих счаст­ливцев, которые достигли высшей благодати, делая великую правду самим источником жизни людей. Он был Посланником Единственного Бога и никогда до конца своей жизни не забывал, кто он есть и какова его миссия, которая стала сущностью его бытия. Он нес людям весть с большим достоинством, исходящим из осознания своего великого долга, и с глубоким смирением, корни которого в знании собственной слабости.

Стенли Лейн-Пуль, историк

 

Это был одновременно Цезарь и Римский Папа; но Папа без папской претенциозности и Цезарь без легионов: без постоянной армии, телохранителей, дворца, стабильного годового дохода. Если кто-либо когда-либо и имел право сказать, что он правил по Божественному праву, то это был Мухаммад, ибо его власть распространялась без рычагов и атрибутов власти. Благодаря судьбе, абсолютно уникальной в истории, Мухаммад – основоположник втройне: нации, империи и религии.

Р. Босуорт-Смит, англ. священник

 

Город, который обошелся с ним так жестоко, который вынудил его и тех, кто были верны ему, искать убежища среди чужестранцев, который проклинал его жизнь и жизни его преданных последователей, теперь лежал у его ног. Его давние преследователи, неумолимые и безжалостные, те, кто обесчестил человечество жестокими издевательствами над безобидными мужчинами и женщинами, а порой и безжизненными телами, теперь оказались полностью в его власти. Но в час своего триумфа все пережитое несчастье было забыто. Все нанесенные обиды были прощены. И всеобщее прощение распространилось на всех жителей Мекки.

Cаид Амир Али, писатель

 

Примечания:

1  Русская литература XVIII века. – Л., 1970. – С. 566.

2  М. Ю. Лермонтов. Собрание сочинений. Т. 1. – М., 1957. – С. 17.

3  А. К. Толстой. Сочинения в двух томах. Т. 1. –М., 1981. – С. 226.

4  Цит по: http://ganichev.voskres.ru/dp34.htm

5  Хожение за три моря Афанасия Никитина. Изд. Я. С. Лурье, Л. С. Семенова. – Л., 1986. – С. 55.

6  Там же. – С. 31, 58.

7  «Мессия Иисус, сын Марии, есть только посланник Бога, есть слово Его, низведенное Им в Марию, есть дух Его» (Коран 4:171).

8  См.: Лурье, Я. С. Русский «чужеземец» в Индии XV века / Я. С. Лурье // Хожение за три моря Афанасия Никитина. – С. 76–86.

9  А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в десяти томах. Т. 2. – М., 1956. – С. 338.

10  Ибн Хишам. Жизнеописание пророка Мухаммада. – М., 2003. – С. 62.

11  А. С. Пушкин. Указ. соч. С. 210.

12  Там же. С. 209.

13  Там же. С. 208.

14  Там же. С. 211.

15  Там же. С. 211.

16  Там же. С. 207.

17  Там же. С. 207.

18  Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений в 30 томах. Т. 26. – Л., 1986. – С. 146.

19  Письмо шестое // Чаадаев П. Я. Полное собрание сочинений и избранные письма. Т. 1. – М., 1991. – С. 396–397.

20  Письмо седьмое. Там же. С. 429.

21  Соловьев, В. С. Собрание сочинений в 10 томах / В. С. Соловьев. – СПб., 1911–1914. – Т. 4. – С. 383.

22  Там же. С. 430, 429.

23  См.: Ульянов, Н. И. «Басманный философ» (мысли о Чаадаеве) / Н. И. Ульянов // Вопросы философии. – 1990. – № 8.

24   Massignon, L. Les  trois prières d'Abraham / L. Massignon. –  Parole donnée. – P., 1970. – P. 287–289.

25   Соловьев, В. С. Магомет: его жизнь  и религиозное учение / В. С. Соловьев. – М., 1991. – С. 16–17.

26   Соловьев, В. С. Сочинения в двух томах. Т. 2 / В. С. Соловьев. – М., 1990. – С. 316.

 

Исламские мотивы в русской литературе

Алексей Журавский

В наше время человечество все в большей мере становится «единой обителью», но эта обитель как никогда подвержена разрушительным, деструктивным тенденциям, таким как тоталитаризм, фундаментализм, национальная, культурная, религиозная ксенофобия, проявляющимся в разных формах. Поэтому формирование культуры диалога становится одной из самых насущных задач. И в этом плане предложенное программой конференции обращение к положительному опыту, накопленному в тех регионах, где сосуществовали и взаимодействовали три монотеистические традиции, представляется крайне своевременным.

Россия волею судеб оказалась одним из таких регионов. Через половцев, хазар, булгарских татар восточнославянские племена узнали о мусульманах еще до принятия православия. В XVI в., с завоеванием Казанского, Астраханского и Сибирского ханств, когда мусульмане этих регионов становятся уже подданными русского государя, ислам становится неотъемлемой частью русской культуры. С этого времени русские писатели, поэты, философы, публицисты, миссионеры все чаще стали обращаться к восточным сюжетам, переводить произведения, заниматься изучением и осмыслением восточных религий, ислама в первую очередь.

Приводить можно много примеров. И радикального неприятия – демонизации ислама. Достаточно вспомнить «Три слова обличительных против агарян» Максима Грека. И утилитарно-прагматического подхода к исламу. Здесь уместно вспомнить «Сказание о Магмете-салтане» Ивана Пересветова, который рассматривает правление султана Мехмета как образец государственной правды. И наконец романтизации и восприятия мусульманства как «инаковой части» своей культуры.

Гордился же поэт Гаврила Державин, детство которого прошло в татарской Казани, своим происхождением от золотоордынского мурзы Багрима. И писал же он в «Видении Мурзы»:

 

Я пел, пою и петь их буду,

И в шутках правду возвещу;

Татарски песни из-под спуду,

Как луч, потомству сообщу...1

 

Из-под спуду! Это существенно. В русской поэзии исламские мотивы не осваиваются как нечто внешнее, а прорастают изнутри. Так, сливается порой у Лермонтова лирическое «Я» с образом молящегося кавказского скитальца на перепутье:

 

Спеша на север издалека,

Из теплых и чужих сторон,

Тебе, Казбек, о страж востока,

Принес я, странник, свой поклон.

...

Но сердца тихого моленье

Да отнесут твои скалы

В надзвездный край, в твое владенье,

К престолу вечному Аллы2.

 

В своих дорожных тяготах по Крыму поминает Аллаха и А. К. Толстой:

 

Всесильной волею Аллаха,

Дающего нам зной и снег,

Мы возвратились с Чатырдаха

Благополучно на ночлег3.

 

Здесь, может быть, уместно вспомнить строки современного писателя и поэта Тимура Зульфикарова:

 

Там, где Русь касалась дремной Азии,

Как вода песков,

Там цвели, там восходили дивно

Изумрудные христово-мусульманские оазисы4.

 

Я хотел бы подробнее остановиться только на четырех авторах, которые, на мой взгляд, дают нам наилучшие образцы положительного приятия другой веры и раскрытия содержащейся в ней меры истины. Причем дают на разных уровнях: на бытовом, однако литературно зафиксированном, художественном и религиозно-философском. Это тверской купец А. Никитин, А. Пушкин, П. Чаадаев, Вл. Соловьев.

 

* * *

«Хожение за три моря» Афанасия Никитина, которое он совершил примерно в 1466–1472 гг., – первый на Руси литературный памятник, отразивший путешествие в нехристианский Восток. До него были лишь хожения в Святые места (Палестину и Царьград) или в Европу (например, на Ферраро-Флорентийский собор). Общеизвестно, что этот памятник содержит богатейшую географическую, историческую, этнографическую информацию. Я же обращу ваше внимание на исламские мотивы в «Хожении...».

Наиболее полный Троицкий извод «Хожения...» содержит два крайне странных для православного человека высказывания. Вот первое в переводе на современный русский язык: «Мухаммедова вера им годится... а правую веру Бог ведает. А правая вера – единого Бога знать и имя Его во всяком месте чистом в чистоте призывать»5.

И второе – мусульманскую молитвенную формулу, записанную Афанасием кириллицей: «Иса рухолло, ааликсолом (Иисус дух Божий, мир тебе)»6.

Рассуждения Афанасия о «правой вере» и приведенная им кораническая характеристика Иисуса7 вызвали многочисленные споры между исследователями «Хожения...». Американская исследовательница Г. Ленхофф придерживалась мнения, что Афанасий был обращен в ислам; Д. Лихачев писал о редкой для той эпохи веротерпимости; А. Клибанов усматривал здесь влияние антитринитарных тверских ересей. Мне ближе версия Я. Лурье, который увидел в подобных высказываниях Афанасия «мировоззренческий сдвиг» маргинала, ищущего способы выживания в иноверческой среде. Можно сравнить сходные рассуждения о невозможности установить, какая вера истинная, у Ибн ал-Мукаффы, который сам был гарипом (чужеземцем-персом) у арабов, в его Предисловии к «Калиле и Димне». Или историю о трех кольцах, придуманную для Саладина мудрым евреем Мелхиседеком в «Декамероне» Дж. Бокаччо (ночь 1, новелла 3). Чтобы выжить в стране, где правили «бесермене» (мусульмане), православный гарип неизбежно должен был начать смотреть на мир другими глазами и искать компромисс в своего рода усеченном монотеизме8.

И именно эта маргинальная ситуация, в которой оказался Афанасий, позволила ему или вынудила его освоить молитвенный язык иной веры, который он изящно вплетает в свои вполне христианские молитвы. И этот язык он осваивает с поразительной достоверностью. Свидетельством тому заключительная молитва «Хожения...» (по Троицкому изводу), в которой Афанасий безошибочно, по порядку и довольно точно по написанию, перечисляет божественные имена со 2-го по 14-е, как они даны в 22–24-м стихах 59-й суры Корана, а далее с 15-го по 31-е, как они приводятся в наиболее признанных мусульманской традицией списках ал-Газали и ал-Иджи. Сама же практика прославления Бога по именам вряд ли была чужда Афанасию, поскольку на Руси того времени имело широкое хождение переводное апокрифическое сказание «Семьдесят имен Богу».

 

* * *

На тему «Библия и Коран в творчестве А. С. Пушкина» написано немало исследований. Я хотел бы привлечь ваше внимание только к двум его произведениям – стихотворению «Пророк» и стихотворному циклу «Подражания Корану».

В основу «Пророка» положен мотив явления Исаии Серафима, который горящим углем из жертвенника касается его уст, очищая от беззакония и греха (Ис 6:6–7). Пушкин развивает эту тему, и вот – мы читаем:

 

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул

И угль, пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул9.

 

В «Жизнеописании пророка» Ибн Хишама приводится рассказ Мухаммада о том, как два человека в белых одеждах с золотым тазом, полным снега, подошли к нему, когда он мальчиком пас ягнят: «Они схватили меня, разрезали мне живот, потом вынули мое сердце, рассекли его, извлекли из него черный сгусток крови и выбросили его. Потом они обмыли сердце и внутренности этим снегом и очистили их»10.

Пушкин, конечно, не мог читать еще не переведенного на европейские языки Ибн Хишама. Однако в процессе работы над «Подражаниями Корану», которые были написаны двумя годами ранее «Пророка», он пользовался не только русским переводом М. Веревкина, выполненным с французского, но и французским переводом Корана непосредственно с арабского М. Савари. Этот последний был сопровожден не только многочисленными примечаниями, но и достаточно подробным жизнеописанием Мухаммада. Кроме того, заключительные стихи «Пророка» («Восстань, пророк...») созвучны началу VII Подражания, в котором Аллах обращается к Мухаммаду: «Восстань, боязливый…» (см.: Коран 74:1–2).

Девять небольших стихотворений, составляющие «Подражания...», представляют собой не просто поэтический пересказ некоторых эпизодов тех или иных сур Корана, а действительное переложение на язык русского стиха священной книги ислама. Тема сотворения мира, призванного явить безграничное всемогущество Бога, – важнейшая в Коране: «Аллах – тот, кто воздвиг небеса без опор, которые бы вы видели, потом утвердился на троне и подчинил солнце и луну» (Коран 13:2).

И у Пушкина:

 

Земля недвижна; неба своды,

Творец, поддержаны тобой,

Да не падут на сушь и воды

И не подавят нас собой!

Зажег ты солнце во вселенной,

Да светит небу и земле.

(V Подражание)11

 

Не менее важна тема эсхатологического Часа. В Коране мы встречаем такие стихи: «Но когда настанет оглушительный трубный звук, в тот день, когда человек побежит от своего брата, своей матери и своего отца... В этот день у некоторых лица будут запыленные, покрытые прахом. Такими будут неверующие, развратные» (Коран 80:33–35, 40–42).

И вот пушкинское переложение:

 

Но дважды ангел вострубит,

На землю гром небесный грянет,

И брат от брата побежит,

И сын от матери отпрянет.

И все пред Бога притекут,

Обезображенные страхом...

(III)12

 

Верное истолкование коранического понимания откровения:

 

С небесной книги список дан.

(III)13

 

Утверждение бескорыстного милосердия к нищим:

 

Торгуя совестью пред бледной нищетою,

не сыпь своих даров расчетливой рукою...

(VIII)14

 

Особая милость Божья к падшим в борьбе за веру:

 

Блаженны падшие в сраженье:

теперь они вошли в эдем...

(VI)15

 

И даже тема особого статуса жен пророка:

 

О, жены чистые пророка,

От всех вы жен отличены...

(II)16

 

Сравните: «Жены пророка! Вы не такие, как все другие жены» (Коран 33:32). Самые ранние суры Корана часто начинаются с клятвы. Например: «Клянусь зарею, десятью ночами, и четом и нечетом...» (сура 89); «Клянусь быстробегущими с пыхтеньем», но в переводе М. Веревкина: «Клянусь конями, егда паки возвращаются на войну...» (сура 100); «Клянусь солнцем и его сиянием...» (сура 91); «Клянусь предвечерним временем» (сура 103).

А вот пушкинская строфа, открывающая «Подражания...»:

 

Клянусь четой и нечетой,

Клянусь мечом и правой битвой,

Клянуся утренней звездой,

Клянусь вечернею молитвой17.

 

О «Подражаниях Корану» Ф. М. Достоевский в своем очерке «Пушкин» скажет: «Разве тут не мусульманин, разве это не самый дух Корана и меч его, простодушная величавость веры и грозная кровавая сила ее?»18

 

* * *

Проблема ислама – уже как проблема историософская и имеющая непосредственное касательство к судьбам России – ставится в XIX в. П. Чаадаевым и находит уже детальную положительную разработку у Вл. Соловьева.

Уже в «Философических письмах» ему открывается нехристианский монотеистический Восток – Восток иудаизма и ислама.

В шестом философическом письме Чаадаев проводит дерзкую ревизию устоявшихся исторических репутаций. Эта переоценка, несомненно, полемична по отношению к ценностной шкале новоевропейской – прежде всего просветительской – традиции. Моисей, открывший людям истинного Бога, противопоставлен Сократу, который завещал людям только малодушие и беспокойное сомнение. Давид как совершенный образец самого святого героизма противополагается Марку Аврелию, явившему собой лишь любопытный пример искусственного величия, пышной и хвастливой добродетели. Наконец со временем люди будут смотреть на Аристотеля как на «ангела тьмы, который сковывал на протяжении нескольких веков все силы добра среди людей», тогда как в Магомете они увидят «благодетельное существо, кто всего более способствовал осуществлению плана божественной мудрости для спасения рода человеческого»19.

Религия Магомета, согласно Чаадаеву, имела благие последствия для людей потому, что она содействовала искоренению многобожия и «распространила на громадном протяжении Земного шара и притом в таких областях, которые можно было считать недоступными влиянию общего движения разума, – идею единого Бога и всемирного верования: она таким образом подготовила бесчисленное множество людей к конечным судьбам человеческого рода...»20.

В этом моменте с П. Чаадаевым перекликается и вывод Вл. Соловьева, к которому он приходит в работе «История и будущность теократии»: «Ислам оказал положительную услугу делу Божьему в человечестве, обратив многие миллионы душ к чистому, хотя и одностороннему, монотеизму и искоренив или ослабив местные, более или менее грубые натуралистические культы. С этой стороны мусульманство несомненно имеет положительное право на благословение Божье, данное Измаилу»21.

Размышляя об исторической миссии ислама, Чаадаев не ограничивает ее сугубо негативной ролью – сплочением христианских народов перед общей угрозой; как не ограничивает и чисто культурным вкладом – передачей богатого материала и ценных знаний Европе. Ислам есть одно из проявлений религии откровения, он незримым и таинственным образом связан с христианством. Вражда между мусульманами и христианами – явление социально-исторического, а не религиозного порядка. «Исламизм есть одно из самых замечательных проявлений общего закона; судить о нем иначе, значит не понимать всемирное влияние христианства, от которого он происходит. Самое существенное свойство нашей религии состоит в способности принимать самые различные формы религиозного мышления, в умении согласовывать свои действия в случае необходимости, даже и с заблуждением, для того чтобы достигнуть конечного результата. В великом историческом развитии религии откровения религия Магомета должна быть непременно рассматриваема как одно из ее разветвлений»22.

Показательно, что эта мысль Чаадаева вызвала резкую критику некоторых его современников (я имею в виду первого издателя Чаадаева – И. С. Гагарина) и некоторых наших старших современников (я имею в виду статью 1957 г. «Басманный философ» историка Н. И. Ульянова23), обвинивших его в чрезмерной идеализации «магометанства».

Что же касается чаадаевского понимания ислама, то в нем поражает один момент. Рассуждая о способности христианства «принимать самые различные формы религиозного мышления», «басманный философ» в какой-то мере предвосхищает концепцию анонимного христианства Карла Ранера.

 

* * *

Вопрос о религиозно-историческом смысле ислама Вл. Соловьев решал всю свою жизнь, и решал его прежде всего в рамках глобальной проблемы культурно-исторического противостояния Востока и Запада – проблемы, которую можно назвать доминантой соловьевской историософии. Ее решение он видел в соединении двух односторонних правд в высшей полноте, во взаимовосполнении. Я не буду в этом докладе останавливаться на эволюции его взглядов на ислам. Ограничусь лишь кратким анализом его итоговых выводов.

Как христианского мыслителя Соловьева в первую очередь волнует вопрос о месте ислама в Божественном замысле истории. Поэтому, решая проблему ислама, он стремился прежде всего найти ответы на два вопроса. Собственно, это были те два вопроса, которые поставила христианская мысль с самого начала своего знакомства с исламом: как могло случиться, что через шесть веков после пришествия Спасителя – кульминации в мировой истории – возник ислам, как следует расценить это явление и кто же такой Мухаммад, каким может быть религиозный статус человека, заявивший о себе как о «печати пророков», а в Христе видевшем только пророка, хотя и избранного среди избранных, но всего лишь творение Божье.

В работе «История и будущность теократии» Вл. Соловьев рассматривает ислам в плане его места в общем теократическом движении человеческой истории. Кроме главного ствола теократии, идущего от Авраама через народ еврейский, Бог возрастил и некоторые побочные ветви. Ислам, получивший в лице Агари и Измаила четырехкратное обетование Господне, есть одна из таких ветвей, которая пошла от самого начала ствола.

И здесь следует обратиться к уже упоминавшемуся соловьевскому очерку «Магомет: его жизнь и религиозное учение». Он представляет собой не просто описание жизни и учения пророка мусульман. Это своеобразная исламодицея, своего рода христианская апология ислама. Позитивная историческая и духовная миссия ислама удостоверяется прежде всего его причастностью к ближневосточной монотеистической традиции. Эту причастность утверждает Мухаммад, возводя свою веру через Измаила к Аврааму, которого почитают и иудеи, и христиане. И основанием этой причастности стало четырехкратное обетование Бога об Измаиле, дважды данное Аврааму и дважды – Агари. В Мекке родился человек, через которого исполнились древние обетования Божии об Измаиле, предке его.

Полвека спустя в эссе «Три молитвы Авраама», независимо от Вл. Соловьева, Л. Массиньон увидел в исламе таинственный ответ Бога на молитву Авраама в Вирсавии: «Итак, ислам, явившийся после Моисея и Иисуса с пророком Мухаммадом, протестующим провозвестником Суда смерти, ожидающей все сотворенное, представляет собой таинственный ответ благодати на молитву Авраама за Измаила и арабов: “И о Измаиле Я услышал тебя”»24.

Несправедливо поэтому ставить вопрос о том, насколько Мухаммад был истинным, а насколько ложным пророком, равно как и нельзя ограничивать его миссию национальными и политическими задачами. «У Мухаммада несомненно был специальный религиозный гений»25. Все его действия безусловно продиктованы религиозной санкцией. Учение Мухаммада о Боге и Его свойствах, о Его откровениях, о заповедях Божьих, о судьбе злых и добрых хотя и было весьма неполно, но в нем не было ничего ложного, а сравнительно с языческой религией арабов оно представляло огромный успех религиозного сознания.

Сравнительное изучение трех монотеистических религий привело Соловьева к принципиальному выводу: между религиозными законами иудеев и мусульман и новозаветной нравственностью нет противоречия в принципе. Принципиальный спор лежит не в нравственной, а религиозно-метафизической области. Это признание этического равноправия трех религий уже предполагает возможность взаимопонимания и положительного общения между их последователями. Речь идет не об уступках и компромиссах, а, как пишет Соловьев в той же «Третьей речи в память Достоевского»: «Настоящая задача не в том, чтобы перенять, а в том, чтобы понять чужие формы, опознать и усвоить положительную сущность чужого духа и нравственно соединиться с ним во имя высшей всемирной истины. Необходимо примирение по существу; существо же примирения есть Бог, и истинное примирение в том, чтобы не по-человечески, а “по-божьи” отнестись к противнику»26.