Михаил Синельников

ОБРАЗ ПРОРОКА ИСЛАМА В МИРОВОЙ ПОЭЗИИ

О людях равнодушных и во всем сомневающихся в Коране сказано: «Если бы они видели, что падает кусок неба, они сказали бы: это нагроможденное облако» (LII, 44 «Гора Синай»). Способность верить в чудесное, радоваться чуду жизни и смиренно ждать небесного глагола, который может прозвучать в любое мгновение – свойство чистых сердцем. И свойство это в высшей степени присуще большим поэтам всех народов и религий.

Явление Мухаммада в мире, погрязшем во грехе, подвиг Пророка, его пламенная проповедь, изменившая ход истории, все это – явления настолько чудесные, что превосходят всякое воображение и всегда будут восхищать не только молящихся, но и всех способных чувствовать поэзию. Стихов и поэм, посвященных Пророку Ислама, существует бессчетное множество. Понятно, что прежде всего это арабские, персидские, тюркские. Но замечательно, что многие стихотворения этого рода написаны и немусульманами. В нашей публикации мы решились соединить те и другие.

Открывают подборку главы из поэмы Афзаладдина Хакани (Хагани) «Дар двух Ираков». Эта поэма одного из величайших лириков средневекового Ирана и Азербайджана подобна мусульманской «Божественной комедии» и на Западе может быть сопоставлена только с творением бессмертного итальянца Данте Алигьери. Хакани говорит о Мухаммаде и месте его упокоения языком метафор и гипербол планетарного и космического масштаба. Вместе с тем его восторженная речь одушевлена и непосредственным переживанием паломника, совершившего хадж и лично узревшего исламские святыни…

Гениальный немецкий поэт Иоганн Вольфгант Гете, живший через семь веков после Хакани и через шесть после Данте, в расцвете творческих сил создал одну из величайших книг не только немецкой, но и всей европейской лирики – «Западно-Восточный диван». Перевоплощаясь в знаменитых поэтов Ирана, прежде всего в Хафиза, избранного несравненным образцом, автор «Фауста» любуется исламским Востоком и с особым почтением говорит о Пророке (местами даже как бы от его имени). Что же влекло Гете на священный Восток, в Аравию? Ощущение духовного оскудения привычного мира, жажда утраченной духовности… «Там, наставленный Пророком, Возвратись душой к истокам, В мир, где ясным, мудрым слогом Смертный вел беседу с Богом».

Знаменитые «Подражания Корану» великого русского поэта Александра Пушкина общеизвестны. Надо сказать, что они являются далеко не единственным у Пушкина произведением, пронизанным исламскими мотивами. Ведь есть еще поэмы «Кавказский пленник» и «Бахчисарайский фонтан», где эти мотивы возникают (а в последнем случае становятся особенно важными). Есть ряд стихотворений, созданных в годы «южной ссылки», когда Пушкину пришлось познакомиться с повседневной жизнью мусульман Кавказа, Крыма и сопредельных степей. Великолепен и стихотворный цикл, созданный во время путешествия в Арзрум (Эрзерум). Все это давно стало классикой…

В данной подборке мы решили привести несравненно менее известные, но почти столь же прекрасные, состоящие из того же золота, наброски Пушкина, вошедшие в «Подражания Корану» и в стихотворный роман «Евгений Онегин». Все черновые строки возникли по ходу размышления о Коране, о судьбе Пророка Ислама, на которого в пустыне сошло неземное вдохновение. «Чти Бога и не спорь с глупцом…» Мысль, почерпнутая в Коране, произвела на Пушкина сильное впечатление. Кораническим афоризмом он делился с друзьями (например, с П. А. Вяземским) и даже включил его в свой «Памятник», последняя строчка которого гласит: «И не оспоривай глупца…» Таким образом, на памятнике Пушкина, находящемся в центре российской столицы, начертаны слова, впервые прозвучавшие из уст Мухаммада…

Яков Полонский, один из лучших русских лириков XIX века, ряд лет провел в Закавказье, жил в Тифлисе, городе, где издавна сочетались традиции христианских и мусульманских народов. Его первый великолепный сборник «Сазандар» состоит из стихов, насыщенных образами Востока. Полонский задумывал поэму о жизни Мухаммада, но замысел в целом остался неосуществленным. Сохранился и превратился в автономное стихотворение фрагмент «Магомет перед омовением».

 

«ЗДЕСЬ АДАМ БЫЛ ЦВЕТОМ, ПЛОДОМ БЫЛ МУХАММЕД…»

ХАКАНИ (1126–1199?)

Переход от обращения к Солнцу к похвале Печати пророков,

да благословит Аллах его и его семью, да приветствует

 

Золотая ракушка, жемчужницы клад,

Держит в море ладони тебя, Мухаммад.

 

Чем ты чванишься, плащ золотой надевая?

Ты в плаще у Избранника – нить золотая!

 

По достоинству ты – не из важной графы,

Ты – гвоздок золотой на броне Мустафы[1].

 

Ради этой кольчуги и создан Творцом,

Небосвод изогнулся кольчужным кольцом.

 

В той кольчуге, что носит воитель Творца,

Все небесные сферы ничтожней кольца.

 

В той кольчуге – сто тысяч колец из булата,

И одно потерять – небольшая утрата.

 

Это – божья кольчуга, она – не для всех,

Мустафе предназначен заветный доспех.

 

Но Пророку – мала, лишь по пояс – кольчуга,

Что накрыла пространства подлунного круга.

 

Пред блаженством, какое Пророку дано,

Горний сладостный мир – дуновенье одно.

 

Весь атлас небосвода, коль будет он спорот,

Станет пуговки петлей – таков этот ворот.

 

Высший дар уготован из всех одному,

В царстве вечности царствовать должно ему.

 

Где Ахмад[2] – властелин, нет над ним властелина,

Оба мира в его государстве – ложбина.

 

В стольном граде Корана, чтоб вымолить рай,

Лишь на имя его хутбу[3] вечно читай!

 

Пищу черпает сердце в чертоге высоком,

И, спеша на служенье, вослед за Пророком,

 

По лазоревой коже бежит Джибраил[4]

Из пресветлого мира, где гордо парил.

 

Девять сфер небосвода, синея высоко,

Драгоценной короной венчают Пророка.

 

Бог, поклявшись душою посланца сего,

Землю ковриком сделал в молельне его.

 

И Кааба гремит войсковым барабаном

У порога, где стала религия станом.

 

И торопится утро начать торжество

И в литавры ударить во славу его.

 

В странах вечности он обладает чертогом,

Где хранятся сокровища, данные Богом.

 

И девятое небо – заветный порог,

Тот придел, где вкушает блаженство Пророк,

 

Там высок белоснежный шатер шариата,

Где веревка Аллахова крепче каната.

 

В том чудесном шатре очертанья зверей

Перед ним оживают, всех мудрых мудрей…

 

Он, весь мир покоривши и вышние сферы,

Приписал эти страны к имуществу веры.

 

Вакфом[5] сделал, добычу решил передать,

На державный указ наложивши печать.

 

 

Он спешит обласкать обитателей рая,

Своры грешные ада, как псов, отгоняя.

 

Хакани обращается к Пророку Мухаммаду,

благословение Аллаха на него и на род его и мир ему

 

Хакани, ты в мирской не валяйся грязи,

Под защиту Мухтара скорей приползи!

 

Убеги из притона обмана и смрада

И за стремя схватись самого Мухаммада.

 

Направляйся к обители вечных услад,

Где от века владычат Ахмад и Ахад.

 

От Ахмада не так далеко до Ахада,

Только «мим»[6] в середине – меж ними преграда.

 

Этот «мим» – целый мир! Коль его удалят,

Вмиг сравняются в счете Ахмад и Ахад.

 

Но очнись, отступись от исчадия ада

И неистово в стремя вцепись Мухаммада.

 

На распутьи земных ненадежных дорог

Только слово Пророка – бессмертья залог.

 

Сдвинув «мим» в Мухаммадовом имени с места,

Гору Каф[7] ты сомнешь и замесишь, как тесто.

 

О, за то, что возник этот «мим» на устах,

Тридцать две им жемчужины дарит Аллах!

 

Букву «мим» произносят уста постоянно,

Каждый раз к ним нисходит небесная манна.

 

Округлились уста, став похожи на «мим»,

Слово в мир выводить предначертано им.

 

Честь устам – произнесть величайшее слово!

Буква «мим» есть – подобие круга земного.

 

Древо сущего Божий украсило сад,

Здесь Адам был цветком, плодом был Мухаммад.

 

Было после Адама явленье Ахмада,

Только после цветка – плод могучего сада.

 

Сура великодушья, отец ей – аят,

Завещающий щедрость, и дед ей – абджад[8].

Ведь Адаму он – внук, Авраамово чадо,

Но и дед и отец – не чета Мухаммаду.

 

После праотцев этих пришел Мухаммад,

Так и сура приходит, сменяя абджад.

 

Восхваление святой гробницы Пророка,

повелителя правоверных Али Бин Абу-Талиба,

да благословит его Аллах и приветствует

 

Ты увидишь, как толпы здесь падают ниц

Пред гробницей Избранника, перлом гробниц.

 

Не пчелиное войско, бурля, суетится,

Это замерли души пред чудной гробницей.

 

Льва вселенной почтивши, как верный слуга,

Солнце, стан свой нагнешь, как оленьи рога!

 

Из бассейна эдемского воду добудешь,

Этот прах поливать чистой влагою будешь.

 

Мускус взяв из пупка розоватой зари,

В синей ступе небес ты его разотри!

 

Галие[9] несравненное будет неслабо,

Пропитаешь им прах пресвятой Бу-Тараба[10].

 

О, недаром татары, скача вперехват,

Этот прах чудотворный похитить хотят!

 

И не здесь ли Ризван[11] добывает прехитрый

Благовонья с приходом азха[12] или фитра[13]?

 

Иисусу покорные духи пришли,

Чтоб извлечь благовонья из этой земли.

 

Если хлещут дожди, увлажняя равнину,

Ставит небо печать на священную глину.

 

Эту почву отметило небо само,

«Милость Божья!» – поставив на глине клеймо.

 

Этот прах драгоценен, он будет сурьмою

Для болящих, чье зренье похищено тьмою.

 

Пред величьем Пророка Дженнан[14] приувял,

И Тибет рядом с этой гробницей – провал.

На земле, где исполнено столько обетов,

В этом прахе признаешь ты сотни Тибетов.

 

О, не стало бы мускуса в мире, когда б

Не земля, где покоится Абу-Тараб.

 

Стали нынче бесплодны тибетские лани,

Да и мы не нуждаемся в мускусной дани.

 

Видит каждый доживший до этих времен,

Что сияет Куфа и Тибет упразднен.

 

Всем торговцам известно: по милости Божьей

Этот прах из Куфы – благовоний дороже.

 

Перед прахом избранника Асад-уллы

Лучший мускус тускнеет, не стоит хвалы[15].

 

Мускус – темная кровь, плод материи косной,

Как же с нею сравнить этот прах светоносный?

 

Разве сгусток той крови поставит Аллах

Выше этого праха, поправшего прах?

 

Пред гробницей святого – привратник в кольчуге,

И всегда у ворот – верхоконные слуги.

 

Небеса – лишь подножье величья Али,

Ибо в жизни он был украшеньем Земли.

 

А когда, посетив усыпальницу эту,

Всех куфийцев увидев, пойдешь ты по свету,

 

Сотни раз ты исполнишься пылких надежд,

Возликуешь, торжественно шествуя в Неджд.

 

Знаю, Солнце, что ты рождено не в Аджаме,

Лишь арабов из Неджда[16] ласкаешь лучами!

 

Поневоле: «О, ветер из Неджда!»[17] прочтешь, –

«Слава Неджду!» – тебе прочитать невтерпеж.

 

И по небу, покорно согнувшему спину,

Непоспешно придешь ты в Святую Долину.

 

Обращение к Солнцу и восхваление Пророка Мухаммада,

да благословит его Аллах и приветствует

 

Иль не ты воссияло, над звездами княжа,

Иль Кейван[18] над тобою не замер, как стража?!

И, покуда земной не распался состав

И труба не отгрянула, прогрохотав,

 

Можно будет в земле отдохнуть Мухаммаду,

Ибо ей даровал он покой и отраду.

 

Он – в земле, много мук перенесший Ахмад,

Он – гора, переросшая гребни громад.

 

Он – в земной сердцевине, и веет от стлани

Благовоньями, словно от мускусной лани.

 

Где семнадцать седых волосков расцвели[19],

В камфару превратилось алоэ земли.

 

Вечно течь этих локонов благоуханью –

Бык Земли[20] одарил его амбровой данью.

 

Рыба, Землю несущая, блещет меж тем

От сиянья ладони его, как дирхем.

 

В тесный круг бытия Дух его не вместится,

И тесна для него вся Земля, как темница.

 

Это море объял благородства гранит,

Этот жемчуг прочнейшей из раковин скрыт.

 

Хизр[21] с Ильясом[22] – хранители этой ограды,

И Мессия[23] с Идрисом[24] служить ему рады.

 

Солнце, ты, как перо, начертавшее «шин»[25],

Все ласкаешь устами страницы «Йасин»![26]

 

Всех сперва одарило покоем и миром,

А затем увлекло ликованьем и пиром!

 

Дланью милости взяв за строкою строку,

Дар ведомого выдало Проводнику.

 

Этот дар – изреченного слова услада,

А Водителем Разум избрал Мухаммада.

 

Обращение к святому Пророку,

да благословит его Аллах и приветствует

 

Осенив голубую твою колыбель,

Царь Небесный наследье сулил не тебе ль?!

 

Солнце, спешившись, шло за тобой до привала,

Твой чепрак позлащенный Луна начищала.

 

Был сперва ты мирбаром[27], а после Йездан[28]

Сделал шахом тебя двух обширнейших стран.

 

Ты – султан, а не выскочка-военачальник,

В миг победы – гордец, в пораженьи – печальник.

 

Нет, подобен ты Солнцу, чей мощный порыв

В мире жизнь пробуждает, весь мир покорив.

 

Нет, не шахматный шах, слабосильный, убогий,

А властитель в торжественном брачном чертоге!

 

Шах, владеющим словом, подобно Анка[29],

А не сокол, который лишен языка.

 

Твой советник – премудрости вечной избранник,

Полководец твой – неба крылатый посланник.

 

Разум старшим наставником сделали тут,

Дух снимает здесь пробу с бесчисленных блюд.

 

Сам Соруш[30] стал твоим каллиграфом придворным…

Что там! Стражем казны и посыльным проворным!

 

Духи знамя несут перед войском твоим,

Джибраил при шатре твоем стал вестовым.

 

Для тебя украшает судьба письменами

Стяг червленый рассвета и вечера знамя.

 

Только ради тебя создал Тот, Кто всеблаг,

Ночи темный шатер, дня сияющий флаг.

 

И всегда украшают кушак златотканый

Бирюза небосвода, лал солнца багряный.

 

Взявши месяц, как серп, ухвативши его,

Бог обрезал копыта коня твоего.

 

Из копыта отпавшего сделал планету,

Где – сподвижников четверо[31], верных завету.

 

О, недаром подобен твой меч Мариам,

Он беременным был и постился по дням![32]

 

Лишь родивши победу, он смог по условью

Кончить пост и насытиться вражеской кровью.

 

Пятикратно труба всех на Суд призвала:

К небосводу возносится крик: «Ла илла!»

 

Песню руда Зухра[33] позабыла отныне,

Перед негром твоим став индийской рабыней[34].

 

Чудотворной молитвы услышавши гуд,

Сжал завистливо четки и сгинул Давуд[35].

 

Верю, создан весь мир этот шестисторонний[36]

Для того, чтобы здесь восседал ты на троне.

 

Ведь свои шестигранные соты пчела

Для того, чтобы мед положить, создала.

 

Пред сокровищем столь совершенного духа

Обезводел Кавсар[37], древо райское сухо.

 

Мнится гурия грязной, нечистым Ризван,

Ибо ты неземной чистотой осиян.

 

Но тебе услужают они тем не мене,

У твоей совершают реки омовенье.

 

Твой немеркнущий свет блеску солнца сродни,

С половинками яблока схожи они.

 

А луна в небесах просияла цитроном,

Стала яблоком, вдруг пополам поделенным.

 

Вот луна для тебя превратилась в калам,

Но твоим ли касаться калама перстам?!

 

Шах и ты, до калама какое вам дело?

Нет сомнения – шаху писать надоело.

Он каламом лишь водит, но каждый изгиб,

Каждый росчерк – смиренный выводит катиб.

 

Кто порхает, велений твоих набегая, –

В ожерелья на пламени, как попугаи.

 

Знаю, в доме того, кто Пророку – не друг,

Поселен Бу-Яхья[38], лихорадки супруг.

 

А в чертоге твоем, не затронутом бурей, –

Джибраил, сей жених обольстительных гурий.

 

Чрево матери-жизни – дивлюсь я судьбе! –

Не рождало наследников, равных тебе.

 

Видно, роды она прерывает судабом[39],

Жизнь дарует лишь отпрыскам хилым и слабым.

 

Рубежом день рождения стал твоего,

Этот праздник небес и земли торжество.

 

Небывалым сиянием он озарился,

Дивный мир, освещающий сердце, родился.

 

В этот день далеко горизонты простер

Высоко вознесенный лазурный шатер.

 

Этот свод – из шатров твоих самый ничтожный,

Хакани пред тобою – что прах придорожный.

 

Возрожден лишь твоим попечением он,

В человека тобой этот прах превращен.

 

Ты его от обычая злого избавил

И на путь покаянья сурово направил.

 

И, покинувши свой шестивратный тупик,

Он к окну, что распахнуто в вечность, приник.

 

В славословьи подвижником стал неустанным,

В царстве слов утвердился всевластным хаканом.

 

И теперь, знатокам открывая тетрадь,

Он тюрчанок поэзии[40] рад показать.

 

О, недаром даровано тюркское имя

Бедняку Хакани, окруженному ими![41]

 

Вижу я, их жемчужной красой дорожа:

В доме мысли любая из них – госпожа!

К сотне тысяч приходит она с утешеньем,

Силой суры «Йасин» отвечает моленьям.

 

Род ее драгоценнее рода Тегин[42],

Стал он скоропослушнее рода «Йасин».

 

Никогда не влекло ее сердце к чужбине,

Не хотела служить, не годилась в рабыни.

 

Пусть она – из Аджама[43] а все же, смотри:

Почитает Ялваджа[44], взыскуя Тенгри[45]!

 

Божеству поклоняясь и веруя строго,

Возлюбила она всемогущего Бога.

 

Пред владыкой лепечет возвышенный бред

Говорящая миру земному: «Нет-нет!»

 

В Судный день грешным душам не будет защиты,

Но в Саваде[46] души эти девы укрыты.

 

Лишь дурные поэты питомцам гармоний

Досаждают повадкой своей скорпионьей.

 

Но сродни Мариам эти жертвы наветов,

Что постятся, ничтожество мира изведав.

 

Лиходеев бесстыжих умеривши прыть,

Волосами торопятся тело прикрыть.

 

Им пришлось, чтоб от глаза дурного укрыться,

Из своих изготовить волос власяницу.

 

Да, красотка такая стыдливо-строга,

Словно ока зеница, душе дорога.

 

Стаи этих красавиц, прельстительно-юных,

Одолели злосчастье, как воды Джейхуна[47].

 

Сохранили невинность и прелесть свою

И в арабскую приняты были семью.

 

Верю, благость твоя, благочестье лелея,

Надевает им всем ожерелья на шею.

 

Пребывают в чертогах эдемских они,

Милосердьем твоим оживлен Хакани.

 

Ты – пророков печать, что подобна заклятью,

Должен стать Хакани стихотворцев печатью.

 

Ты – печать его слов, но превыше всего

Для тебя – откровенье, стихи – для него!

 

Этот стих восхваленья, что пламенно-пылок,

Долговечней его погребальных носилок.

 

(Перевод Михаила Синельникова)

 

ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ГЕТЕ (1749–1832)

 

Гиджра

(отрывок)

 

Север, Запад, Юг в развале,

Пали троны, царства пали.

На Восток отправься дальний

Воздух пить патриархальный,

В край вина, любви и песни,

К новой жизни там воскресни.

 

Там, наставленный Пророком,

Возвратись душой к истокам,

В мир, где ясным, мудрым слогом

Смертный вел беседу с Богом,

Обретал без мук, без боли

Свет небес в земном глаголе.

 

В мир, где предкам уваженье,

Где чужое – в небреженье,

Где просторно вере правой,

Тесно мудрости лукавой

И где слово вечно ново,

Ибо устным было слово.

 

(Перевод В. Левика)

 

Пророк

говорит

 

Тот, кто зол, что волею Аллаха

Был Пророк от бурь и бед укрыт,

Пусть к устоям горних сфер без страха

Для себя веревку прикрепит.

Час-другой над бездной повисев,

Он забудет неразумный гнев.

 

(Перевод В. Левика)

 

Праведные мужи

 

Магомет

говорит

 

Пусть враги над мертвыми рыдают, –

Прах зарыт, и павшим нет возврата.

Наши братья в небо возлетают –

Нам ли плакать над могилой брата!

 

Семь планет, усопшего встречая,

Золотые распахнут врата,

И душа восходит в кущи рая,

От земного тления чиста.

 

И трепещет радостью священной,

Глядя в бездны, что раскрылись мне,

Когда я сквозь семь небес Вселенной

В рай летел на огненном коне.

 

Древо мудрых, все в плодах румяных,

Вознеслось превыше кедров там.

Древо жизни на лугах медвяных

Тень дарит неведомым цветам.

 

Дышит ветер сладостный Востоком,

Он приводит хор небесных дев.

Их увидишь изумленным оком

И уже пылаешь, опьянев.

 

Девы смотрят, – чем велик ты, воин,

Опытом иль буйством юных сил?

Если ты Эдема удостоен,

Ты герой, но что же ты свершил?

 

Каждая зачтется ими рана,

Ибо в ранах – слава и почет.

Стерла смерть отличья рода, сана

И лишь ран за веру не сотрет.

 

И тебя уводят в грот прохладный,

В многоцветный лабиринт колонн.

И кипеньем влаги виноградной

Вскоре ты согрет и обновлен.

 

В каждом вспыхнет молодости сила,

Каждый чист и праведен душой.

Та, что сердце одного пленила,

Станет всем подругой, госпожой.

 

Лишь к одной, достойнейшей на пире,

Ты влеком не чувственным соблазном:

С ней беседуй в радости и в мире

О высоком, о многообразном.

То одна из гурий, то другая

Кличет гостя к пиру своему.

Право, стоит умереть для рая:

Много жен – и мир в твоем дому.

 

 

И скучать о прошлом ты не станешь,

И уйти отсюда не сумеешь.

От подобных женщин не устанешь,

От подобных вин не опьянеешь.

 

Я поведал кратко о награде,

Ждущей тех, кто в битву шел без страха.

Так пируют в райском вертограде

Праведные воины Аллаха.

 

(Перевод В. Левика)

 

ЯКОВ ПОЛОНСКИЙ (1819–1898)

 

Магомет перед омовением

 

О благодатная, святая влага!

Со всех сторон,

С востока солнца до заката солнца,

Объемля мир,

Из облаков на жаждущие нивы

Не ты ль дождем

Серебряным, при звуках грома,

Шумишь – как дух,

Когда по воздуху, очам незримый,

Несется он,

По сторонам разбрасывая складки

Своих одежд!

 

О благодатная, святая влага!

Из недр земных

Тебя сосет змееобразный корень;

Тобой живут

И рис, и терн, и виноград, и фига;

Не ты ль поишь

Усталого среди степей верблюда –

И в знойный день

Он весело бежит, напрягши силы,

Когда вдали

Заслышит тихое, под диким камнем,

Журчанье струй!

 

Земля сгорит, и лопнет камень,

И упадут

На рубежах поставленные горы…

Лишь ты одна

Кипящими зальешь волнами

Развалины

Пылающего мира, и густой,

Горячий дым

Прокатится, гонимый ветром,

Из края в край.

О благодатная, святая влага!

Обмой меня –

И освежи меня, и напои

Того, кто жаждет!

 


[1] Мустафа (и Мухтар) – буквально «Избранный» (араб.); один из эпитетов Мухаммада. 

[2] Ахмад – букв. «Прославленный»; прозвище пророка Мухаммада. 

[3] Хутба – пятничная проповедь, в которой обязательно упоминается имя царствующего правителя. 

[4] То есть архангел Джибраил (Гавриил) бежит по небесам. 

[5] Вакф – неотчуждаемое имущество мусульманских религиозных и благотворительных учреждений. 

[6] То есть буква «мим» из арабского алфавита. 

[7] Согласно мусульманской космографии, гора Каф исполинским кольцом окружает всю Землю. 

[8] Абджад – алфавитное исчисление, при котором буквам арабского алфавита присваиваются числовые значения от единицы до тысячи. 

[9] Галие – ароматная косметическая мазь из амбры и мускуса. 

[10]  Имеется в виду зять Пророка, святой воитель Али. 

[11]  Ризван – страж исламского рая. 

[12]  Азха – исламский праздник, учрежденный в память о жертвоприношении Ибрахима (Авраама). 

[13]  Фитр – праздник разговения в честь завершения поста в месяц рамадан. 

[14]  Дженнан – райские сады. 

[15]  Смысл сказанного: благоухание, исходящее из могилы праведника, превосходит все благовония. 

[16]  Неджд – плоскогорье на северо-востоке Аравии. 

[17]  Цитата из знаменитого арабского стихотворения «Слава Неджду!». 

[18]  Кейван – планета Сатурн. 

[19]  По преданию, в бороде Мухаммада было ровно семнадцать белых волосков. 

[20]  Согласно средневековой восточной космографии, Земля держится на быке, который, в свою очередь, стоит на рыбе, плавающей в мировом океане. 

[21]  Хизр – пророк, спаситель путников в пустыне. 

[22]  Ильяс – библейский пророк Илия, признаваемый и в Коране. 

[23]  Мессия – Иисус, признаваемый в Исламе как великий пророк Иса. 

[24]  Идрис – библейский Енох, признаваемый в Исламе пророком. 

[25]  Шин – буква арабского алфавита. Смысл: солнце постоянно прикасается к страницам, где написана сура «Йасин», как перо, которое ставит три точки над буквою «син», превращает ее в букву «шин». 

[26]  Йасин – название 36 суры Корана, состоящей из двух букв – «йа» и «син». Сура имеет особое ритуальное значение. 

[27]  Мирбар – здесь: правитель. 

[28]  Йездан (Изед) – старое иранское наименование Всевышнего; сохранилось и после распространения Ислама. 

[29]  Анка – волшебная птица, символ всего редкостного и недостижимого.

[30]  Соруш – в древнеиранской традиции имя вестника небес; отождествился с архангелом Джибраилом. 

[31]  Имеются в виду четыре праведные халифа – Абу Бакр, Умар, Усман и Али. 

[32]  Согласно Корану (сура 19), Мариам в ответ на несправедливые обвинения отказалась говорить и хранила молчание вплоть до рождения Иисуса (Исы). Отсюда – выражение «пост Марии», означающее молчание. 

[33]  Зухра – арабское название планеты Венера. 

[34]  Здесь под «негром» подразумевается Черный камень Каабы; перед его блеском померкло сияние Зухры. 

[35]  Давуд – библейский царь Давид, признаваемый в Исламе пророком. Давуд был песнопевцем, создателем псалмов. 

[36]  Земной мир, согласно мусульманской космографии, ограничен шестью измерениями или направлениями: восток, север, запад, юг, зенит, надир. 

[37]  Кавсар – источник в раю, утоляющий жажду праведников. 

[38]  Бу-Яхья – Азраил, ангел смерти. 

[39]  Судаб – лекарственное растение для прерывания беременности. 

[40]  Хакани сравнивает свои поэтические образы с красавицами-тюрчанками. 

[41]  Титул «хакан», от которого образован поэтический псевдоним Хакани – тюркского происхождения. 

[42]  Тегин – титул, прибавляемый к именам тюркских правителей. 

[43]  Аджамом называли Иран арабы. 

[44]  Ялвадж – Господь (тюрк.). 

[45]  Тенгри – Всесильный (тюрк.). 

[46]  Савад – междуречье Тигра и Евфрата. Место, где по библейскому преданию находился рай. 

[47]  Джейхун – арабское название Аму-Дарьи.