От автора
Истина Ислама, бесценная сама по себе, вошла в русскую поэзию вместе с блеском изразцов и лазоревых куполов. С пылающим солнцем древних городов Востока и Юга, с тёмной зеленью благодатных садов, с живительной влагой благословенных колодцев, с ветром и песком Пустыни Арабов. Невольно сопутствовала этой высокой истине и, конечно, не помешала ей пленительная «мудрость вымысла» – очарование сказок «Тысячи и одной ночи».
Но дивная жизнь Мухаммада превыше самых поразительных сказок: «В пустыне красной над Пророком / Летал архангел Гавриил…» (Иван Бунин). Я думаю, что тот, кто до глубины души не поражен величием Пророка, кто равнодушен к красоте исламского предания, тот и вообще не чувствует поэзии.
Об Исламе с восхищённым изумлением писали Пётр Чаадаев, Лев Толстой, Владимир Соловьёв. О Коране и Пророке пели поэты. Столько пламенных исламских стихов у Пушкина, Лермонтова, Фета, Полонского, Бунина, Сологуба, Бальмонта, Лохвицкой, Брюсова, Балтрушайтиса, Кузмина, Блока, Гумилёва, Мандельштама, Хлебникова, Есенина, Тихонова, Набокова!.. Огромен перечень, в нём – имена поэтов XVIII столетия, Золотого и Серебряного веков русской поэзии, и тех поэтов, что по чуждой воле ушли в изгнание, и тех, которые даже в советское время смогли сохранить верность духовной основе существования. Пусть во многих стихотворениях присутствует только ближневосточный орнамент, то золотое кружево арабской вязи, которым нельзя не увлечься. Но в лучших созданиях – подлинность глубокого переживания, восторг перед чудом бытия, упоение исламской жизнью, приятие этого мудрого миросозерцания: «Судьбе, как турок иль татарин, За всё я ровно благодарен; У Бога счастья не прошу И молча зло переношу. Быть может, небеса Востока Меня с ученьем их Пророка Невольно сблизили…» (Михаил Лермонтов).
Конечно, можно сказать, что я в своих опытах лишь следовал блистательным образцам, что сам оказался в плену у давно существующих книг. И всё же в душе рождалось собственное чувство: нет, не могло пройти бесследно детство, по воле Провидения проведённое в Туркестане. У меня так много стихов о Востоке. Но в эту книгу вошли не просто «ориентальные», а именно «мусульманские», пронизанные (прямо или косвенно) исламскими мотивами. Я рано осознал страну своего детства и отрочества как «Землю Аллахову». И в своих словах, в стихах стремился передать прежде всего не извилистый орнамент, а духовность её народов. Я был очевидцем её совершающейся истории и в свершившимся видел осуществление вечного и высшего Закона.
Коран в русском переводе всегда был в доме моих родителей. И уже в школьные годы я перелистывал эти страницы. Осознавая, что многого постичь ещё не смогу. И вот из года в год читаю Коран с карандашом в руке. И делаю для себя такие пометки: «место непонятное». Или – «понял тогда-то и так-то».
Коран назван «Книгой Предостережения». Пророк Ислама не сказал нового, но сурово и участливо предостерёг человечество от гибельного забвения вечной Истины. Призвавший мединских иудеев к братству и предложивший христианским послам помолиться в первой из мечетей, он по-своему соединил два Завета. Бог един, и в странах Ислама его называют Аллахом.
Пророк пришёл с великой тайной, а призабытую правду все-дневного бытия прояснил и освятил. Озарил нежно-радужным, волшебным светом иных миров. Есть подлинный хадис: «Аллах подкрепляет Ислам и через мужей немусульман». Да, так… Но ведь поэты наделены и даром перевоплощения. И невольно принадлежат мгновению. Потому-то в какие-то творческие минуты и Лермонтов, и Бунин становились истинными мусульманами. Здесь уместны слова Абу Хамида аль-Газали: «Ступени движущихся к Аллаху неисчислимы».
Поэзия Ислама всегда казалась мне сокровищем, и я знал, что нет в мире сил, которые заставили бы меня от неё отречься.
Михаил Синельников
P. S. Автор сознает, что нескольким стихотворениям, вошедшим в этот сборник, место прежде всего в книге, содержащей библейские и евангельские мотивы. Но в этих случаях радостно ощущение простой истины: иудейско-христианское предание усваивается и продлевается исламским.
… Люблю я осень жгучих стран Аллаха,
Гранатовую, влажно-золотую,
Могучую, тугую густоту
Исчерпанности смертной изобилья.
Здесь детским сердцем я узнал Ислам
И в облаках увидел неземное.
М. С., «Карасу», 1999