Ильшат Гимадеев, религиовед, старший преподаватель Казанского федерального университета

Надгробный камень на могиле Г. Чокрыйя

Мечеть им. Г. Чокрыйя в родной деревне Иске Чокыр

Рукописи некоторых работ Г. Чокрыйя

Гали Чокрый и его путь хаджа

Пути истинных суфиев поражают тем, что, пройдя дорогами огромного мусульманского мира, они возвращались на малую родину и отдавали все силы для духовного просветления и просвещения своих земляков. Им приходилось терпеть гонения и доносы, но они продолжали свое дело до последних дней жизни. Таким был Гали Чокрый (1826–1889) — суфий, прошедший путями Волго­Уральского региона, Средней Азии, Аравии (он три раза был в хадже). По возвращении на родину на пасеке рядом с родным аулом Иске Чокыр (ныне Старочукурово Татышлинского района Башкортостана) он проводил благочестивые занятия со своими учениками, причем духовное просвещение было доступно богатым и бедным, мужчинам и женщинам и даже детям.

Гали Чокрый указывал, что его предки были вынуждены спуститься к тем, кто находится на самом низу социальной лестницы: «Мы из лесных башкир. У хлебороба сын хлебороб, у крестьянина — крестьянин... Организовав медресе, ... сам отремонтировал его здание и после мучительных трудов, обучая детей из деревни в своем доме, а из рода — в медресе, выполняя одновременно и духовные обязанности, сделался самым многострадальным человеком среди башкир племени Ирэкте». Всегда филигранно точный, Ризаэтдин Фахретдин в «Асаре» так показывает сложность повседневной жизни Гали­хазрата: «Из­за того, что от прихожан и местного населения не было содействия, медресе построил собственными силами, всю жизнь занимался преподаванием. Дрова на зиму для мечети и свечи тоже заготавливал сам, ввел обычай читать все пять намазов в мечети. Услышав в первый раз азан, призывающий на полуденный намаз, народ махалли (башкиры), мужчины и женщины, и стар и млад, начали шуметь на улице: «Ба!.. Что творит этот мулла, кричит с минарета в будний день».

Сам Чокрый учился в ряде медресе Бирска, Белебея, Мензелинска (Уфимская губерния). Некоторое время он был учеником шейха братства накшбандийа­муджаддидийа — Мухаммад­Мурада аль­Бадахшани. В 1849 году он отправился учиться в медресе шейха Мухаммад­Хариса аль­Истерлибашы (Тукаева, ум. в 1870 г.), находившееся в ауле Стерлибаш близ Стерлитамака (Уфимская губерния). Ее основатель Нигматулла ал­Истерлибашы получил иджазу — свидетельство от шейха Нийазкули ат­Туркмани в Бухаре.

Около 1852 года Чокрый возвращается в родную деревню, где сменяет своего отца на посту имама и мударриса и будет относительно надолго покидать ее только на время хаджа.

Знаменит Чокрый стал одами, в которых восхвалял улемов и шейхов братства накшбандийа Волго­Уральского региона. Его двухтомный труд «Алам аль­хади» («Знаки праведника»), первая часть которого была издана в Казани под названием «Шам ад­дийа» («Свеча») в 1883 году, содержит хвалебные стихи о многих из них. Это Валид б. Мухаммад ал­Амин ал­Каргали, Хабибулла ал­Ури, Джафар б. Абди ал­Булгари, Габдуллах ал­Мачкарави, Гали ат­Тунтари, вышеуказанный Нигматулла ал­Истерлибашы. Чокрый также выделяет муфтия Оренбургского магометанского духовного собрания Салимгирея Тевкелева (муфтий в 1865–1884 гг.) как «руку и крыло» — то есть защитника мусульман. Предвосхищая джадидов, Чокрый пишет, что великий татарский богослов и историк Шигабетдин Марджани (1818–1889) «направил нас на истинный путь».

В стихотворении «Мадхе Казан» («Ода Казани». — Казань, 1889) Чокрый восхваляет мусульманскую общину Казани в целом, улемов — за их вклад в образование, предпринимателей — за материальную поддержку мусульманской культуры и образования. Казань того времени предстает как процветающая духовная наследница древнего Булгара, уничтоженного якобы Тамерланом. Автор называет современный регион Казани Булгаром, как и большинство улемов той эпохи (заметное исключение здесь составляют Шигабетдин Марджани и Хусаин Фаизханов).

Особое место в творческом наследии поэта занимает «Хадж­наме» о паломничестве в Мекку (1873). Здесь приводится высокая оценка Российского государства. В отношении общественного строя жизни и развития оно оценивается более благоприятно, чем зарубежные страны. Чокрый рассматривает себя как российского гражданина, при этом мусульманина — подданного империи. «Хадж­наме» отражает восхищение автора при встрече с результатами технического прогресса в России (железная дорога, пароход, железнодорожные мосты, освещение улиц, телеграф) и уважение к эффективной работе русской администрации, особенно по сравнению с администрациями некоторых городов Египта. В «Хадж­наме» видна стилистика мадхия — оды. Но ее адресат не мусульманские правители: «Причиной накопления таких богатств стало честное и искреннее старание, труды российского общества и власти, милость и милосердие полновластного главы всего российского государства — нашего государя и правителя Александра Николаевича ¹. Я, бедный мулла Мухаммадали сын муллы Абдассалиха, с детства слышал о власти и милости, благодеянии нашего царя, всю жизнь возносил молитвы за его здравие. И народу своего прихода об этом говорил, по пятницам и на меджлисах мы вместе возносили подобные молитвы».

Да, европейские технологии замечательны, но эти поезда и пароходы в Российской и Оттоманской империях несут Чокрыйя не в Петербург или в западные столицы, а в хадж для исполнения его долга истинного мусульманина. Проплыв по Чулману (Каме) на пароходе из Сарапула, в Набережных Челнах он сходит на берег, чтобы попрощаться с семьей Мавлави­хазрата из аула Шигай (крупного центра мусульманского образования). В Стамбуле Чокрый утверждает, что науку тариката (суфизма) он постиг в юности от шейхов Булгара. В течение месяца в Стамбуле он возвращается к тем суфийским урокам сердца, которые получал от шейхов Булгара в течение тридцати лет. Чокрый верен основам ханафитского мазхаба — правовой школы башкир и татар. Он признает, что в Хиджазе и Египте народ относится к шафиитскому мазхабу. Однако в дни хаджа, «поскольку ханафитский махзхаб в большинстве, то по причине преобладания ханафитов на земном шаре они, прибывая из многих стран, собираются и увеличиваются в числе».

Чокрый передает свое восхищение Стамбулом и его жителями: «Если султаны уважительно относятся к шейхам, склоняя перед ними головы, то, естественно, и подданные их уважают. Итак, в Стамбуле и шариат Пророка крепок, и его тарикат исполняется». Но высшее счастье Гали­хазрат чувствует в Мекке в дни хаджа, особенно в аль­Масджид аль­Харам и у Каабы: «Пожалуй, на земле нет другого подобного места, где собиралось бы такое количество благочестивых, святых людей... Сколько тысяч драгоценных, святых людей я повстречал! Сколько уроков получил от благословенных, уважаемых паломников. О, Аллах, надели и нас частью их благословения.

Кааба — ось Земли, полюс народов земли. О, полюс Вселенной, центр Миров, Благородная Кааба!»

Некоторые специалисты готовы вычеркнуть Чокрыйя из генеральной линии развития мусульман Волго­Уральского региона, придав ему местечковый характер или подчеркнув его «отрешенность» от общероссийских мусульманских традиций. Но именно Чокрый создал «золотую легенду» о Казани как преемнице Булгара и обозначил современных ему мусульман Волго­Уральского региона в рамках общеимперских традиций. Не так важно, как называется империя, — главное, что в ней есть достойное место для мусульман и она контролирует евразийское пространство, стержнем которого является Волга, а священными центрами — Булгар и Казань. Шейх Гали Чокрый оказался удивительно актуален в нашем тысячелетии.

¹ Т. е. Александр II.