С. Ф. Фаизов

Значение наследия

Хусаина Фаизханова
в области крымско-татарской археографии для изучения истории Крымского юрта
и русско-крымских отношений

(опубликовано в сборнике  «Фаизхановские чтения» № 2’ 2005)

****

Художественные достоинства опубликованных

Хусаином Фаизхановым грамот крымских ханов и принцев

(опубликовано в сборнике «Фаизхановские чтения» № 3’ 2006)

В русскоязычной исторической литературе XIX–XX вв., посвященной Крымскому юрту и русско-крымским отношениям, считалась само собой разумеющейся смысловая и протокольная аутентичность татароязычных текстов посланий и договоров и их русскоязычных противней. После известной монографии В. Д. Смирнова крымоведение (остававшееся фрагментарным, без специальных монографических исследований собственно крымско-татарской истории) и изучение русско-крымских, польско-крымских отношений опирались в основном на источники на русском, украинском, польском и иных европейских языках. Несмотря на обстоятельный анализ широкого круга документов в монографиях Л. В. Заборовского, А. А. Новосельского и других авторов, продолжает ощущаться недостаточность характеристик двусторонних связей только лишь через документы, имеющие своим происхождением европейские канцелярии, либо препарированные этими же канцеляриями (переводы). Соответственно, сохраняется большая потребность в том, чтобы понять, в какой мере татароязычные тексты, имеющие своим происхождением бахчисарайскую и иные крымские канцелярии, близки к своим русскоязычным и польским дубликатам в смысловом отношении, во-вторых, каким образом соотносятся их протокольные и литературно-лексические свойства. Различия существовали и не только как лингвистические ошибки. Существовали трафаретные (повторяющиеся) искажения и – генерируемые соображениями текущей политической конъюнктуры – мистификации.

Игнорирование этих обстоятельств привело к тому, что картина русско-крымских отношений и истории Крымского юрта создавалась на основе документов, в серьезной степени искажающих политику и дипломатию как Крымского юрта, так и Русского государства. Такое положение было тем более нетерпимым, что в распоряжении историков в течение последних ста пятидесяти лет находится подготовленный Хусаином Фаизхановым и изданный под редакцией В. В. Вельяминова-Зернова сборник крымско-русских договоров и официальных писем первых лиц крымско-татарского государства к российским самодержцам. В предисловии к этому сборнику академик Вельяминов-Зернов в 1864 г. писал, что документы требуют перевода на русский язык (хотя он, конечно, знал, что есть переводы Посольского приказа). Это соображение осталось нереализованным. В дореволюционное время тексты Фаизханова использовал лишь В. Д. Смирнов. Тюркология в годы советской власти вынуждена была исключить крымоведение из разряда научных дисциплин, главный труд выдающегося археографа Фаизханова на целое столетие (после выхода в свет труда В. Л. Смирнова о Крымском ханстве) выпал из научного оборота, а документы сборника до сих пор не получили перевода для повторного издания их на русском языке.

Автору этих строк выпала счастливая возможность в течение последних десяти лет исследовать корпус документов Фаизханова как в источниковедческом плане, так и в историософском. Довелось также дать искусствоведческую характеристику крымско-татарской графике, отразившейся на договорах и письмах ханов, других лиц властной иерархии Крымского юрта. На основе этих исследований увидели свет альбом «Тугра и Вселенная», книга «Письма ханов Ислам-Гирея III и Мухаммед-Гирея IV к царю Алексею Михайловичу и королю Яну Казимиру».

Почему так ценен для науки корпус документов, подготовленный Х. Фаизхановым? (Вельяминов-Зернов редактировал его без сличения рукописей Фаизханова с оригиналами, то есть, помимо идеи издания, его функция заключалась во внешнем редактировании.) Прежде всего, он удивительно репрезентативен, в него вошли все татароязычные документы фонда РГАДА «Сношения России с Крымом», иначе говоря, целиком две описи этого фонда (вторая и третья). Эти документы отразили взаимоотношения России и Крыма с конца XVI до конца XVII вв., исключительно важный столетний отрезок сосуществования двух бывших улусов Золотой Орды. Некоторые документы из числа опубликованных Фаизхановым и Вельяминовым-Зерновым в архиве уже утрачены, и только благодаря книге Х. Фаизханова их тексты сохранились, остались в научном обороте. Переписка ханов с польским королем и договоры с Польшей переданы в Польшу, ныне хранятся в Варшаве (в АГАД).

Другой археографический фактор. Мне при подготовке ряда документов сборника к публикации и переводе этих документов приходилось сравнивать опубликованные тексты и их архивные оригиналы. Точность передачи текста документов Хусаином-хазратом поразительна. Отдельные, очень редкие расхождения встречаются, но они неизбежны при публикации документов, и часто они происходят из-за небрежности наборщиков. В целом же тексты, написанные на крымско-татарском языке, не родном для хазрата, со множеством включений из арабского и персидского языков, с очень сложной, смешанной грамматикой, хазрат прочитывал и переписывал с необыкновенной легкостью, на подготовку всего увесистого тома у него ушло не более года.

Источниковедческое и историософское значение документов, опубликованных хазратом, трудно переоценить. Освоение их протокольного и фактологического содержания радикально меняет существующие представления о политике, дипломатии и дипломатике Крымского юрта на исходе Средневековья. Кратко остановлюсь на основных моментах новизны, которая в моей исследовательской практике обеспечена благодаря изучению наследия Хусаина-хазрата и оригиналов опубликованных им документов:

а) вся переписка между Бахчисараем и Москвой велась с самого начала их отношений и до конца XVII в. только на крымско-татарском языке, и только на этом языке составлялись договоры;

б) переписку с московскими царями и великими князьями вели, помимо хана, крымские принцы, наследники российского престола не имели права вести аналогичную переписку;

в) татароязычные тексты подсказывают со всей очевидностью, что так называемые договоры на самом деле до конца XVII в. оставались пожалованиями (ярлыками) ордынско-крымского двора двору московскому;

г) письма и ярлыки ханов и принцев подтверждают также, что так называемые поминки, их татарское название «тиеш», были не чем иным как данью, которая вывозилась в Крым до 1685 г. и которая была отменена специальным пунктом русско-турецкого Константинопольского договора 1700 г.;

д) протокольные формы переписки и процедур в дипломатических контактах Крыма и России не были паритетными, Крымскому юрту даже в XVII в. принадлежала доминирующая роль;

е) Россия в течение XVII в. постепенно приближалась к паритетности, но этот процесс был более медленным, чем представлялось до сих пор (в частности, вопреки устоявшемуся мнению, России не удалось добиться от Крыма включения в письма и ярлыки слова «самодержец», в татароязычных текстах этого слова нет, по-русски из Крыма, как было указано выше, не писали);

ж) тексты крымских писем и ярлыков демонстрируют блистательную дипломатическую, протокольную и литературную культуру канцелярий крымских ханов и принцев;

з) именно эти письма и ярлыки донесли до нашего времени замечательную парадно-канцелярскую графику крымско-татарского народа, тугры крымских ханов и принцев, орнамент тугровых грамот (думаю Хусаин-хазрат, одним из первых исследователей видевший эти сокровища, испытывал и наслаждение, и гордость, ведь он видел редчайшие образцы творческого наследия родственного народа, наследие мусульман).

Трудно угадать, как хазрат ощущал будущую судьбу прочитанных им мохаббат-наме и шерт-наме. Как подлинный мусульманин он, думается, испытывал смирение перед тем, как развернется свиток истории, как осуществится то, что неведомо никому из смертных. Вместе с тем, он по праву мог рассчитывать, что крымско-татарские рукописи, извлеченные из архива его рукой, составят особую, приметную страницу в длинном свитке эволюции исторической науки. Во многом это зависит и от нас, нынешнего поколения исследователей.

Опубликованные в «Материалах для истории Крымского ханства» (СПб., 1864) Хусаином-хазратом и академиком В. В. Вельяминовым-Зерновым шерт-наме и мохаббат-наме крымских ханов и принцев представляют собой художественную ценность первостепенного значения. Художественные достоинства грамот сборника остаются невидимыми для читателя сборника – в силу того, что огромное по объему представленных в нем источников издание не имеет никаких иллюстраций. Между тем, коллеккция крымскотатарских грамот Российского Государственного Архива Древних Актов, почти целиком вошедшая в сборник, является единственным массовым памятником крымскотатарской графики конца средневековья и начала нового времени. Соответственно, она должна оцениваться также в качестве уникального наследия мусульманских мастеров-графиков Восточной Европы и Северного Причерноморья. Их творчество тем более ценно для нас, что развивалось в эпоху упадка мусульманской графики Поволжья и Сибири. Классическое ордынское искусство к тому времени также кануло в лету. На огромном пространстве Хейхата (другое название: Дешт-и-Кыпчак), занятом в конце средневековья почти целиком исламскими сообществами, профессиональная графика существовала, вероятно, лишь в Крыму и преимущественно в форме парадно-канцелярского искусства. (Изучение иных форм крымскотатарской мусульманской графики XVI–XVII вв. затруднено из-за более чем вероятной гибели памятников в результате многочисленных репрессий, перенесенных крымскими мусульманами.)

Хусаин-хазрат Фаизханов и В. В. Вельяминов-Зернов были первыми исследователями, ознакомившимися с крымскотатарскими документами из тогдашнего архива МИД России. Хазрат первым из мусульман имел возможность увидеть и почувствовать, какого рода сокровища соседствуют с текстами, подлежащими прочтению и публикации. Можно лишь догадываться, как он волновался, когда его глазам поочередно представали блистающие золотом тугры ханов и принцев, изысканные линии и цвета окружавших тугры рисунков, стебли, листья и цветы, перекочевавшие на бумагу из узнаваемого им разнотравья великой степи и дворцовых гюльстанов. Тонкая душа мещерского татарина не могла не отзываться вихреобразному движению хайтармы (танца) крымских татар, записанному в линиях орнаментального декора тугр Хусам-Гирея и Джанибек-Гирея, живой, почти осязаемой пульсации цветочных фейерверков возле тугры Богадыр-Гирея, вольному пламени степного костра на шертной грамоте Адиль-Гирея. Напряженная интеллектуальная деятельность хазрата по чтению договоров и посланий первых лиц Крымского юрта от первой до последней грамоты должна была перемежаться с эстетическим наслаждением от созерцания рисунков, почерков, печатей, пеналов – всего круга явлений и предметов декоративно-прикладного искусства, сопровождавших дипломатическую переписку крымских и московского дворов.

Ключевым компонентом графической композиции крымскотатарских грамот являлась тугра – стилизованная контаминация имени и титула хана со знаменами-туками. Классическая крымская тугра отличалась от османской – родоначальницы всех тугр. Крымская имела своим источником пенче – удостоверительный знак везирей и пашей османского государства. Так же, как пенче, крымская тугра не имела двух эллипсовидных завитков, изображавшихся слева от корпуса османской тугры. На их месте у крымской тугры – мягко изогнутый ковшеподобный шлейф.

Высоко над тугрой, у верхнего среза грамоты крымские художники прописывали краткое богословие («Хуа» и иные формулы). Значительное пустое пространство между тугрой (образом земного владыки) и богословием подсказывало, что земного владыку и Всевышнего разделяют семь небес и что богословие своим расположением указывает место престола Всевышнего Аллаха. Размещенные ниже тугры строки текста письма или договорной грамоты символизировали рабов Аллаха, возносящих к нему свои молитвы (именно поэтому строки текста в конце каждой строки поднимаются вверх), подданных хана, человечество и землю в целом. Богословие, «семь небес», образ земного владыки, воплощенный в тугре, текст-«человечество» в совокупности образовывали модель мироздания, очевидную для каждого образованного мусульманина. Орнаментальный эскорт тугр выполнял в этой композиции двоякую роль: замкнутые на каком-либо ограниченном поле (например, внутри эллипсовидных завитков) узоры напоминали зрителю о красоте созданного Всевышним мироздания, стебли и цветы, «разрывающие» границы занятого ими поля (например, над туками-знаменами), символизировали молитвы и стремления людей, обращенные к Аллах Тагала.

…Каждый раз, когда я беру в руки развернутые свитки торжественных шерт-наме и мохаббат-наме, я испытываю особенное, двоякое чувство: восхищение мастерством придворных художников крымских ханов и принцев дополняется памятью о первом татарском археографе и его одиночном блистательном по результатам путешествии по океану золотоордынского красноречия крымскотатарских грамот. (В. В. Вельяминов-Зернов их не вычитывал и редактировал подготовленные хазратом тексты, не заглядывая в оригиналы.)