Глава IX.

ОТЧИЙ ДОМ

Шихабаддин лишь ждал удобного случая для возвращения в отчий дом. И он ему вскоре представился. Уже в течение нескольких лет муж сестры Шихабаддина – купец Абдалгаффар ат-Тазларый часто приезжавший в Бухару по коммерческим делам, каждый раз предлагал вернуться вместе с ним на Родину. В 1849 году Абдалгаффар, как обычно, прибыл в Бухару с караваном, нагруженным товаром. Среди купцов-татар был и Мухтар б. Мухаррам, в свое время взявший с собой Шихаба в поездку в Бухару. На этот раз Шихабаддин сам попросил Абдалгаффара забрать его домой. Тот с радостью согласился. Время на сборы Шихабаддину почти не требовалось. Основная поклажа – все, что нажил за эти годы – два тюка рукописных книг и некоторые подарки родственникам, которые были подготовлены заранее. Он на прощание навестил Садраддина, пожелал ему быть более усердным в усвоении знания и оставил брату немного денег.

15 июня 1849 года караван верблюдов, груженный товаром, тронулся в путь. Шихабаддин продолжал вести дневник, куда записывал впечатления от поездки. Он сразу оказался в центре внимания путников. Поскольку в поездке дел особых не было, время проводили в разговорах; Шихабаддина расспрашивали об учебе, жизни в Бухаре. Шихаб-хазрат удивил всех своим высоким уровнем знания религии, истории ислама. Во время чтения молитвы его негласно выбрали имамом, всячески проявляя к нему уважение. Вскоре переправились через Сырдарью. Начались бескрайние, безлюдные степи. Изредка на пути каравана встречались чабаны с отарами овец. Переход до Орска занял почти две недели, где они пробыли еще неделю.

Потом был Оренбург, и, наконец, 15 августа караван прибыл в Казань, который Шихабаддин рассмотреть, как следует, не успел, поскольку был вечер. А на следующий день времени на осмотр города опять не оказалось, так как Абдалгаффар, а вместе с ним и Шихабаддин, стремясь быстрее увидеть своих близких, тотчас отправился в Ташкичу.

Через два часа Шихаб уже был в родном ауле. Бахааддин-хазрат сидел перед домом на лавочке. В последнее время он все чаще выходил на улицу, надеясь среди приезжих увидеть сына. И на этот раз, заметив запряженную лошадь, везущую людей, Бахааддин встал, всматриваясь в лица приезжих, желая увидеть родное лицо сына. Предчувствие его не обмануло: в подводе сидел Шихабаддин, возмужавший и превратившийся за время своего отсутствия в настоящего мужчину. Шихаб также заметил отца, его родной облик. Те же прямые черты лица, правда, уже с большими морщинами, острый взгляд карих глаз, смотрящих прямо на собеседника… Шихаб слез с подводы и побежал к отцу. Они обнялись, и у отца на глазах выступили слезы.

– Наконец-то я тебя дождался, сынок, и мне Аллах дал возможность тебя увидеть! – сказал он тихим голосом, обнимая за плечи сына и ведя его в дом.

Шихаб застал мать, хлопочущей у стола, которой помогала его сводная сестра Саида (две другие сестры – Фатима и Саджида уже вышли замуж и жили отдельно).

Он поцеловал мать и сестру, обнимая, сказал:

– Дорогие мои, теперь заживем вместе. Я буду помогать вам во всем.

Они стали выгружать вещи с подводы и заносить их в дом. В основном это были книги и небольшой сундучок с подарками. Шихаб открыл его. Сначала вытащил из белья красивую белую шаль.

– Я думаю, что она должна быть тебе к лицу, – сказал он, подавая ее матери.

Она сразу накинула ее на плечи и подошла к зеркалу.

– Спасибо, сынок, уважил мать. Такая красивая шаль подошла бы любой женщине.

Сестре достался отрезок материи на платье, а отцу – красивая шкатулка с маленьким сувенирным Кораном. Родственники были растроганы и рады не столько подаркам, сколько возвращению Шихаба домой. Родители уже были пожилыми, и он становился главной надеждой и опорой семьи. Высокий, статный, крепкого телосложения, от самого его вида исходила уверенность и сила. Причем его физическая сила гармонично сочеталась с духовным миром, создавая единое, неразрывное целое.

Женщины начали накрывать на стол. Шихаб соскучился по татарской кухне, и попросил приготовить эчпочмак – треугольники. Мать и сестра принялись за приготовление его любимого блюда, а Шихаб уединился с отцом в другой комнате и начал рассказывать о годах прожитых на чужбине. Отец постоянно прерывал сына, уточняя местонахождение того или иного медресе, улицы Бухары, удивляясь вновь построенным библиотекам и медресе.

– В наше время медресе Ишана Ниязколый было одним из лучших! – заметил отец.

– Сейчас это рядовое медресе Бухары. Из известных преподавателей там остался только Мирза Салих ал-Худжани. Кстати, он тебя помнит, и хорошо о тебе отзывался, называя одним из лучших шакирдов из татар.

Бахааддин был горд такой оценкой, и очень сожалел о его кончине, произнеся:

– Неисповедимы пути Господни. Один только Аллах мог знать, что этот дамелла будет учить еще моего сына!

Вспомнив о деде Субхане, он сказал:

– Жаль, что мой отец так и не увидел своего любимого внука, таким как сейчас. Он ведь предсказывал тебе большое будущее, сынок!

– На все воля Аллаха, – сказал Шихаб. Как бы я хотел видеть сейчас деда. Но мы не можем вернуть прошлое, даже ценой своей жизни, также как и увидеть будущее.

Шихаб достал рукописи, привезенные из Туркестана. Бахааддин бережно брал в руки, и перелистывал сочинения авторитетных ученых-теологов, спрашивая имена авторов. Среди рукописей были и собственные сочинения Шихаба, которые попались на глаза его отцу. Бахааддин начал вчитываться в некоторые его трактаты, и был поражен ясностью мысли, простотой изложения сложных религиозных вопросов, прекрасным стилем арабского языка своего сына. Удовлетворенный прочитанным, отец сказал:

– Вечером необходимо устроить меджлис.

– Помнишь, уезжая на чужбину, ты говорил, что все равно приедешь, и я устрою в честь твоего приезда меджлис. Твои слова сбылись, и я дождался этого дня!

– Как же, помню, отец. Тогда я еще сказал, что тебе не придется краснеть за меня.

– Вот, вот. Я и хочу показать тебя односельчанам. Пусть увидят моего приемника!

Когда солнце ушло за горизонт, в дом к Бахааддину начали приходить многочисленные родственники и почитаемые люди аула. Мужчины обнимали повзрослевшего Шихаба, который встречал их у дверей и через некоторое время, наконец, разместились в гостиной, расспрашивая его о Бухаре, Самарканде, о нравах и быте людей. Задавали вопросы и по истории, религии, современном положении ислама. Шихаб отвечал неторопливо, обстоятельно разъясняя свою точку зрения. Отец был горд за сына.

– Не зря я послал Шихаба учиться так далеко от родного дома, – говорил он односельчанам. – Хотя и нужен мне здесь приемник, но я думаю, что ему все же следует поехать в Казань! Только там он сможет полностью раскрыть свой талант ученого и мударриса. Вы не видели еще его собственные трактаты!

– Да, ладно, отец. Они еще только в рукописи, когда их еще напечатают.

– Всему свое время, сынок. Вот в Казани и напечатаешь. Пока же некоторое время поживи в родном доме. Отдохни, а там посмотрим, как быть!

Незаметно на улицу опустилась темнота. Пора уже было и гостям расходиться. Ждали только того, кто первым возьмет на себя смелость объявить об уходе. Наконец старейшина села Ибрай-абый сказал:

– Пора и честь знать. Пусть Шихабаддин отдохнет с дороги. И нам, с позволения Аллаха, пора идти домой.

Гости потихоньку начали расходиться. Мать отвела Шихаба в отдельную комнату, в которой он в детстве жил со своим сводным братом Садраддином.

– Здесь все по-прежнему, – сказал Шихаб, входя в комнату и обращаясь к матери. – Даже полка с книгами находится на том же самом месте, у окна, рядом с письменным столом.

– Со времени твоего отъезда мы старались оставить в комнате все так, как есть, без изменения. Ты, наверное, устал с дороги. Не буду тебе мешать. Спи сколько твоей душе угодно! Спокойной ночи, сынок, – тихо сказала она, целуя его в щеку.

– Спокойной ночи, мама, – произнес Шихаб, обнимая ее за плечи и склонив голову, поцеловал в лоб.

Он разделся, помолился, лег на кровать и сразу же заснул крепким сном.

Несмотря на первую ночь, проведенную в отчем доме после многих лет разлуки, Шихаб проснулся раньше всех и некоторое время лежал в постели нежась и думая о своем. «Прежде всего, надо посетить могилы обоих дедов – Субхана и Абданнасира» – решил он про себя. Умывшись, прочитав молитву и наскоро перекусив на кухне то, что осталось от вчерашнего застолья, Шихаб вышел из дома. В это время его окликнул отец:

– Куда это ты сынок, так рано уходишь?

– Не волнуйся отец. Навещу только могилы деда Субхана и деда Абданнасира.

– Так их могилы же не близко находятся и в разных местах, как ты помнишь – говорил отец, не желая отпускать сына одного.

– Не беспокойся отец, ничего дойду как-нибудь. Ждите меня к обеду, – выходя на улицу, произнес Шихаб.

Утреннее солнце уже взошло, но еще сильно не грело. Дул легкий ветерок, наполняя воздух прохладой. Шихаб шел по знакомой улице, радуясь всему, что его окружало: и родному воздуху, и деревьям, и садам. Жизнь казалась ему прекрасной. После долгих лет разлуки он чувствовал себя полным сил, свободно и уверенно. Некоторые соседи, встречавшиеся на пути, почтительно здоровались с Шихабом, прикладывая руку к груди и говоря:

– Ас-саламу алейкум!

Шихаб на приветствия отвечал традиционно:

– Ва алейкум ас-салам. Ва рахмату Аллахи ва баракатуху.

Выйдя на улицу, он направился сначала на могилу любимого деда Субхана в сторону аула Хусна. Бескрайняя даль полей открылась его взору. Вдали виднелся лес, на окраине которого и находилось кладбище. Шихаб шел размеренно, не спеша, по краю обочины дороги, наслаждаясь природой родной стороны. Кругом стояла тишина, и только слышно было пение птиц в лесу. Наконец, он подошел к кладбищу, которое находилось на краю аула, на пригорке. Большие, высокие, вековые деревья возвышались над могилами усопших.

Шихаб почти сразу нашел могилу деда Субхана. Протер камень, который собственноручно когда-то установил, выдернул дерн вокруг могилы и начал читать молитву. Обычно в честь умершего он читал часть суры «Бакара» [Корова]. И в этот раз, присев на корточки полушепотом произнес:

– О те, что уверовали, поистине, Аллах с терпеливыми, прибегайте же к терпению!

И не говорите о тех, кто убит за Аллаха: «Они мертвы!» Нет, живы они, но вы не обладаете знанием.

Мы испытываем вас по-разному: и страхом, и голодом, и гибелью достояния и жизни близких ваших, и пропитания. Принеси же радостную весть тем, что проявили терпение.

Тем, которые говорят, когда постигнет их бедствие:

«Поистине, мы принадлежим Аллаху, и к нему наше возвращение».

С ними молитвы Господа их и милость Его, шествуют они по правой стезе, избрав истинное направление.

С чувством исполненного долга, Шихаб вознес хвалу Аллаху, встал и направился к выходу с кладбища. Ему предстояло еще пройти небольшое расстояние до аула Ашит. Шихаб обошел стороной маленький аул Хусна. Его путь пролегал через знакомые еще с детства места. Казалось, ничего здесь с тех пор не изменилось: та же небольшая речка, по берегам которой также свисают над водой ивы, те же заливные луга с множеством ярких цветов.

Кладбище аула Ашит находилось на возвышении, в то время как сам аул – в низине. Вот и знакомая могила деда Абданнасира, – подходя к ограде, подумал Шихаб. Он очистил могилу от трав-сорняков, и присев на корточки прочитал молитву. Потом встал, смахнул, набежавшую слезу и твердым шагом, не оборачиваясь, пошел к выходу с кладбища, направляясь в сторону отчего дома. К обеду, как и обещал отцу, Шихаб возвратился домой.

Прошло почти два месяца со дня приезда Шихабаддина на Родину. Большую часть времени он проводил на природе, наслаждаясь красотами родного края. Обычно просыпался рано утром с восходом солнца, умывался, молился, и во дворе делал получасовую физическую зарядку. Потом обливался холодной водой. На завтрак ел черный хлеб, по которому успел соскучиться на чужбине, запивая свежим, теплым, парным молоком. Затем выходил во двор, чтобы привести в порядок хозяйство, несколько запущенное после отъезда Садраддина в Бухару, поскольку силы отца уже были не те, что раньше. Он починил изгородь, крышу сарая, которая протекала в некоторых местах, переколол все дрова. Часто верхом на лошади уезжал на луга в сторону леса, где распрягал лошадь, ложился на траву, раскинув руки, и глядел на голубое небо, мечтая. Безмятежная жизнь должна была когда-то кончиться. И Шихаб сознавая, что любое начатое дело приходит к своему логическому концу, наслаждался каждой минутой бытия.