Особое мнение

Эти данные о выезде достаточно близки к действительности, но то, насколько татары закрепились на новом месте, требует изучения. Приезжающие по объективным и субъективным причинам радушного приема нигде не встречали, и это особо видно даже в самом Татарстане, которому этот приток не помешал бы. Впоследствии из-за этого все приехавшие начинают вынужденно отчуждаться и искать земляков из тех мест, откуда они приехали, начиная образовывать своего рода землячества.

Межнациональные проблемы возникали во всех бывших союзных республиках, но более выпукло – в Узбекистане, где имело место выдворение тысяч турков-месхетинцев, единоверцев, оказавшихся здесь не по своей воле. Для выезда им устанавливали сроки в сутки и менее. Этого требовали их же соседи, которые немедленно их дома и имущество выкупали за бесценок, а то могли и захватить. У многих после этих событий начали появляться сомнения в том, кто их будет защищать, если снова возникнет подобная ситуация: турок выгнали, теперь очередь за другими.

В Андижане в те же времена прошли погромы армян, начались притеснения и столкновения с киргизами. Это тоже в определенной мере вызвало необходимость отъезда из страны.

Назначение министрами, членами правительств, заместителями премьеров лиц татарской национальности на некоторое время несколько успокоило татар, но миграцию остановить уже не могло.

Недостаток новых рабочих мест приводил к росту безработицы. Естественно, начали появляться признаки дискриминации в предоставлении работы по национальным и языковым признакам. Эти и другие причины, в том числе политические и экономические проблемы, подтолкнули к ускоренному отъезду более ста тысяч крымских татар, и вместе с ними уехали около 10 тысяч казанских. Да и представителей других национальностей начали отъезжать, а сколько их уехало, неизвестно, такие данные нигде не публикуются.

По косвенным признакам и высказываниям можно сделать вывод, что сегодня в России десятки тысяч трудовых мигрантов узбекской, татарской и других национальностей, и это состояние тревожит тех, у кого проблемы с работой. При этом среди населения бытуют и такие мнения, что у высшей власти и приближенных к ней состоятельных лиц давно имеются паспорта других стран, в основном России. Если Россия сегодня реально смягчит условия принятия гражданства, то количество принявших его, может возрасти в несколько раз.

У некоторой части населения страны тоже есть российские паспорта, но получены они были в первые годы после распада СССР. Эти граждане продолжают сохранять и узбекское гражданство, тем более что российское законодательство этого не запрещает.

Из публикаций в СМИ видно, что поступательный рост официальных переводов от работающих в России мигрантов продолжается и за последние годы увеличился в четыре-пять раз, превысив миллиард долларов США в год. Кроме того, предположительно, еще до миллиарда долларов США поступает полулегально. Общая сумма валютных поступлений – в основном из России – равна годовому заработку почти трех миллионов работающих в самом Узбекистане.

Для многих, и не только татар, трудовая миграция остается основным источником дополнительной поддержки жизненного уровня их семей. Эти люди едут не за длинным рублем, как пытаются представлять при внутриполитической оценке ситуации некоторые экономисты от политики, а чтобы обеспечить хоть какой-то уровень жизни своей семьи. Высшая бюрократия и чиновники почему-то не озабочены тем, чтобы реально оказать помощь и обеспечить защиту едущих на заработки, ведь своими заработками те в определенной мере помогают решать проблемы своей страны. Чиновники все время думают о введении правил, чтобы ужесточить регистрацию трудовых мигрантов, учитывать их деньги, собирать с них налоги, взносы, то есть получать средства и ресурсы, в создании которых сама страна никакого участия не принимает и своим гражданам ничем не помогает.

Вот что об этом пишет иностранная пресса, к примеру.

«Россия и мусульманский мир», № 12 (174), 2006 год

«Центральноазиатским республикам не удастся в короткие сроки одолеть сложности демократического транзита, и положение в большинстве из них едва ли быстро изменится к лучшему. И дело здесь не в том, что их народы якобы не приемлют демократию. Просто нет скорых путей ее формирования. Построить демократию нельзя без других ключевых реформ, особенно на местном уровне. Продвижение к ней возможно только в ходе длительной и терпеливой работы всех демократических сил международного сообщества с правительствами, какой бы утомительной она ни казалась. В то же время реформирование и демократизация должны осуществляться изнутри самими обществами, а не навязываться извне. Этот процесс должен быть постепенным, чтобы не нарушить безопасность и стабильность. Он должен также направляться с учетом особенностей каждой страны, поскольку реформы не могут проводиться по одному шаблону.

Центральноазиатские государства нуждаются в настоящем, а не косметическом реформировании, в замене тех представителей правящих элит и бюрократического аппарата, которые ментально не способны к перестройке, используют свое служебное положение исключительно для самообогащения и заботятся лишь о сохранении своей власти. Нельзя не согласиться в этой связи с оценкой казахстанского политолога Ерлана Карина: “Отличие политической ситуации в Центральной Азии от ситуации в Грузии и на Украине заключается в том, что население в двух последних странах выступало и выступает с призывом к власти начать демократическое реформы. В странах же Центральной Азии ключевой вопрос в политической повестке дня – борьба с коррупцией. На его фоне тема демократизации отходит на второй план. Поэтому, кстати, и растет поддержка экстремистских организаций, так как они агитируют не за демократизацию, а за честную власть”. Задача состоит и в том, чтобы не позволить религиозно-политическим экстремистам и террористическим группировкам воспользоваться плодами проводимых реформ и политикой “открытых дверей”».